— Что-о? — вытаращилась на нее Клавдия Андреевна.
— А то! — Вера взволнованно вскочила: — Мы для чего живем? Для счастья или для этих метров ткани, которые выдаем по плану? Общественное, личное… Да это же известно: счастливое общество и состоит из счастливых личностей! Но одинокий не может быть счастлив. Нет ничего хуже, печальней, тоскливей одиночества! А будет человеку на душе хорошо — будут и эти метры, и километры, и вообще всё будет!
Вера умолкла. Фролов смотрел на нее серьезно и удивленно, будто видел впервые. Фабком сидел притихший.
— Извините, — смутилась Вера, — я вроде лекции читаю…
Лариса Евгеньевна усмехнулась:
— Нет-нет, все очень интересно. Только неубедительно. Твой же личный пример опровергает. Вот ты, Голубева, и передовик, и наставница, в общем, гордость производства, хотя при этом — одиночка. И семейных изменений не предвидится. Несмотря на всю брачную контору!
Вера замерла. Губы ее дрогнули.
— Лариса Евгеньевна! — возмутилась предфабкома.
— А что, что? Я просто хочу понять…
Вера отшвырнула ногой стул и выбежала из комнаты.
Повисла неловкая тишина.
— Ладно, — сказал седой мастер Крутояров. — Что будем решать, Алла Антоновна?
— Не знаю…
Предфабкома вдруг смущенно улыбнулась:
— Вообще-то меня саму замуж тоже Вера просватала…
Вера бежала домой, натыкаясь на прохожих и не замечая машин, которые со скрежетом тормозили, чтоб не сбить ее. Вослед ей неслись проклятья водителей, но Вера ничего не слышала, не видела. Обида, гнев, отчаяние душили ее.
Ворвавшись в комнату, она не раздеваясь бросилась к своей тумбочке и стала вышвыривать из нее на пол письма, фотографии, газеты. Испуганная Ирина пыталась ее остановить, успокоить, расспрашивала, что случилось. Вера, бессвязно выкрикивая, рассказывала ей о фабкоме, продолжая опустошать тумбочку и приговаривая сквозь закипающие слезы:
— Всё! Теперь всё! Не хотят — не надо! Дура я, самая настоящая дура!
Разобравшись, в чем дело, Ирина не стала больше успокаивать Веру, а поддержала ее в обычной своей сухой и категоричной манере:
— Конечно, дура. Я всегда говорила: зачем тебе это надо?
— Мне? Раз никому не надо — и мне не нужно! Пусть сами пишут, сами ищут, сами… всё!
Она бессильно опустилась на пол посреди писем, газет, улыбающихся мужских и женских лиц и твердила как клятву:
— Всё, конец! Больше ни за что, никому, никогда!
— Хорошо бы, — вздохнула Ирина. — Только я же тебя знаю: не удержишься, опять начнешь.
— Я?! — возмутилась Вера. — После всего этого? Ни за что, никогда в жизни…
И вдруг умолкла на полуслове.
— Ну? Что еще? — усмехнулась Ирина.
Вера посидела не отвечая, потом поднялась с пола, присела рядом с Ириной.
— Нет, ты не думай, я твердо решила. Но есть одно очень серьезное дело. Последнее, честное слово! Только ты не волнуйся…
— А почему это я должна волноваться? — пожала плечами Ирина.
Вера еще чуть помедлила и сказала.
— Понимаешь, Ира, было одно объявление… Он сам из Риги, инженер. И он описал свою мечту…
— Которую ищет всю сознательную жизнь? — поинтересовалась Ирина.
— Да, он так и написал… Откуда ты знаешь?
— А что еще могут написать эти чокнутые!
— Не надо, Ира… Ты только послушай. Он написал про свою мечту всё — возраст и характер, рост и фигуру, образование и привычки…
— Зачем ты мне рассказываешь?
Ирина хотела встать, но Вера удержала ее за плечи.
— Подожди, Ирочка! Я рассказываю потому, что всё это… ну и характер, и внешность, и привычки… всё это — ты.
Ирина резко расхохоталась и так же резко оборвала смех.
— Нет, ты точно ненормальная! Ты думаешь, я себе позволю…
— Ирина! — Вера заговорила быстро-быстро, чтобы подруга не успела ее перебить. — Я ему написала и послала твою фотографию, и он ответил, что да, ты — как раз мечта его жизни, да-да, именно мечта, и он сегодня прилетел из Риги, и через час он придет сюда!
Ирина оцепенела. Сидела глядя прямо перед собой. Вера даже забеспокоилась.
— Ира, ты что?.. Что с тобой, Ирочка?
— Ты… ты… — начала осевшим голосом Ирина и вдруг закричала: — Ты зачем отдала в чистку мое финское платье?! Сколько раз тебе твердить: финское я стираю сама!
И снова гремел Свадебный марш.
И снова знакомой аллеей, только на этот раз заснеженной и окаймленной деревьями в инее, покидала общежитие новая пара: Ирина и блондинистый рыжеусый жених из Риги. Щеки жениха и двух его дружек — таких же рыжеусых блондинов — пылали здоровым румянцем, то ли от крепкого мороза, то ли от принятых против него не менее крепких средств. Наверно, всё же — от второго, потому что и невеста Ирина, растеряв былую чопорность, что-то уж больно весело хохотала и поводила плечами, все пытаясь сбросить накинутую на свадебное платье шубку Однако жених с неизменной прибалтийской галантностью каждый раз успевал подхватить шубку до того, как она упадет на снег, и набросить ее, согревая плечи невесты.