— Ой, ножки мои, ноженьки! — стонала мама Галка. — Устали, бедненькие! Набегались… Папа дома?
Темка, любуясь мамиными ногами и жалея их, кивнул. Снова молча.
— А ты чего все киваешь? — удивилась мама Галка. — Это неприлично. Надо всегда отвечать на вопрос — да или нет, понимаешь?
Темка опять кивнул. Мама Галка вскипела:
— Ты что, издеваешься? Немедленно отвечай!
Темка молчал.
— Ты понял мой вопрос? Ты слышишь меня?
Темка кивнул. Подумал и еще кивнул. Мама Галка яростно взвилась со скамейки.
— Нет, ты определенно издеваешься! Немедленно отвечай! Ну! Я жду! Я терпеливо жду!
Темка молчал.
— Слушай, ты у меня сегодня схлопочешь! Я сейчас скажу папе. Нет, я сама тебе сейчас всыплю, кажется!
Ее обещание всыпать звучало не очень грозно и убедительно, но Темка немного встревожился и даже страдальчески зашевелил губами. Однако молчал. Маме вдруг стало страшно. Она почувствовала себя абсолютно беспомощной перед этим молчанием и поняла, что никаким гневом и никакими угрозами его не сломить.
Тогда она усадила сына на скамейку и попробовала поговорить с ним по душам. Она обняла его за шею и сказала, что просто ничего не понимает. И поэтому очень беспокоится. Разве она требует от него чего-то невозможного? Нет, она всего лишь просит его ответить на вопрос. Причем он сам сказал… то есть сам кивнул, что вопрос ему понятен. Так ведь? Так. Ну на худой конец, если он почему-то не хочет ничего говорить, он может хотя бы сказать, что ничего говорить не хочет. Только не надо больше молчать!
Темке было ужасно жаль маму. С ним такое и раньше бывало: вот нужно ответить на какой-то вопрос или сделать что-то, а он — ни в какую. Причем и ответить надо ерундовину и сделать пустяковину, но что-то такое непонятное сидит внутри него и прямо держит за язык или за руки и не дает сделать то, что нужно. Из-за этого, конечно, начинались жуткие неприятности, даже скандалы. А потом, когда всё так или иначе успокаивалось и все мирились, папа и мама чуть не со слезами умоляли Темку рассказать, что же все-таки мешало ему сделать ту ерундовину или пустяковину. Но Темка сам не понимал, что мешало, и не мог объяснить этого папе с мамой. И тогда они начинали снова сердиться на его упрямство, и все начиналось сначала.
Но это — когда он не знал, что мешает. А сейчас-то он еще и знал, что именно мешает ему заговорить. Он бы с радостью выдавил из себя хоть словечко, но глаза его были устремлены на часы на маминой руке, которой мама обнимала Темку за шею. А стрелка на этих часах еще на десять черточек не доползла до двенадцати. И Темка стойко молчал.
— Нет, я не понимаю ни-че-го! — простонала мама. — Мне даже страшно: может быть, тебя надо отправить к врачу? Или, может, я сама начинаю сходить с ума?
В голосе мамы зазвенели слезы. Этого Темка уже выдержать не мог. И пусть на пути стрелки к двенадцати остались еще черточки, но Темка закричал:
— Никому не надо к врачу! Мы все очень здоровы! Но только человеку иногда ведь надо же помолчать?
Он выпалил это с огромным облегчением и стал часто и радостно вдыхать вкусный воздух, как после сидения под водой. Ошеломленная мама Галка уставилась на сына и сделала последнюю попытку разобраться в происходящем. Она сказала по возможности спокойно и проникновенно:
— Сыночка-косыночка, почему ты не мог сказать мне все это сразу? Без десятиминутной пытки.
Темка подумал и решил не рассказывать маме все подробности. Еще смеяться будет. Или целый час будет объяснять, что очень глупо поддаваться чужим влияниям и что надо иметь на плечах свою собственную голову. А ему некогда было это слушать — у него еще столько дел. И поэтому Темка сказал уклончиво:
— Понимаешь, мама, я сегодня очень много болтал и у меня просто устал язык. А теперь я помолчал, и он отдохнул.
Мама Галка посмотрела на него как-то дико, потерла сильно свой лоб кулаком, подхватила сумки и, теперь сама не сказав ни слова, убежала в подъезд. Темка сочувственно смотрел ей вслед. И никак не мог сообразить: побежала она, чтобы тихонько там засмеяться или заплакать. А мама Галка все-таки вспомнила о его существовании, и из подъезда донесся ее голос:
— Побудь здесь! Я крикну, когда обедать!
— Ладно, — ответил Темка.
Он отошел от подъезда, оглядел двор и вдруг оглушительно заорал в его пустоту:
— То-олик! Толи-ик!
Двор не ответил. И Темка сказал сам себе уже спокойнее:
— Ну где же этот Толик?