— Умирать не хочется, — прошептал Темка.
И заплакал еще горше. Мама Галка обняла его, спрятала всего — такого маленького — у себя на груди.
— О чем ты говоришь! Зачем тебе умирать?
— Все умирают, значит, и я — тоже…
— Все умирают, когда живут долго-долго и уже надоело жить. А ты ведь совсем маленький, тебе же еще совсем не надоело!
— Не надоело…
— Ну вот, значит, ты и не умрешь. И вообще, что это ты такое выдумал? Ты же никогда про это не говорил и не думал!
— Я думал, — возразил Темка. — Я не говорил, но все-таки думал.
Мама Галка еще крепче прижала его к груди.
— А не надо! Не надо ни говорить, ни думать об этом. Не надо!
— Да-а, а знаешь, как плохо: умереть и света людского не видеть…
— Конечно, плохо, родной мой! Но ты же совсем маленький, ты будешь жить долго-долго, пока самому не надоест!
Мама Галка уговаривала, успокаивала Темку, целовала соленые слезы на его щеках, и ей самой хотелось плакать.
— А тебе не надоело жить? — встрепенулся Темка.
— Нет-нет, что ты! Мне с тобой никогда не надоест!
— Тогда хорошо, — успокоился Темка.
— Ты теперь будешь спать, да? И не будешь больше пугать маму?
— Да, я буду спать… — Темка прерывисто всхлипнул последний раз и попросил: — Только можно баба Наташа ко мне придет? Можно?
— Можно, сыночка-косыночка, конечно, можно. Сейчас я ее позову.
Мама Галка поцеловала его и вернулась в комнату. Она ничего не успела сказать, но Шурик глянул на ее лицо и встал.
— Дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева?
— Охо-хо, — тоже встал, потягиваясь, папа Андрей. — Не забыть бы хоть завтра починить будильник!
1 СЕНТЯБРЯ
УТРО
Большие часы на здании школы показывали ровно восемь. Было солнечное утро первого дня осени.
Десятки фотокинообъективов синеватыми радужными глазка́ми уставились в одном направлении. Шеренга репортеров чересчур суетилась, волновалась, делала много лишних неумелых движений, так что сразу было видно, что это не профессионалы. Да, это были родители-любители, и объективы их аппаратов были не объективны: каждый стремился выхватить родное лицо своего ребенка из притихшей, разбившейся по парам колонны первоклассников.
Именно они — первоклассники — были самыми главными в этот день на большом, заполненном детьми, родителями и цветами школьном дворе. Именно к ним обращался огромный плакат над входом: «Здравствуй, племя младое, незнакомое!» Именно к ним была обращена и речь директора, который на ступенях школы выкрикивал какие-то добрые слова, поминутно поправляя узел непривычного, но специально надетого в этот торжественный день галстука.
В отличие от давно знакомых между собой ребят из других классов, которые бурно обменивались воспоминаниями лета, первоклассники были еще тихи, робки и незнакомы. Одни еще никак не могли оторваться от родителей. Другие уже решились на это, но еще не решались вступать в контакты с будущими одноклассниками.
Впрочем, отдельные характеры уже начали проявляться и среди них. Крутолобый забияка тузил исподтишка по спине безответного мальчишку, робко оглядывавшегося на своих родителей в толпе. Кокетливая девчоночка все время поправляла пышный бант, а он не укладывался как надо, и она злилась, кусая маленькую губку. Круглый толстячок сын яростно запихивал в уже набитый фруктами ранец еще два яблока, которые подавал ему такой же кругленький толстячок отец. Две девчонки-сороки без умолку трещали о чем-то, и не было никаких сомнений, что это их самое любимое занятие на свете и сажать их на одну парту категорически не рекомендуется.
Темка был строг и сосредоточен. Задрав голову, он читал по складам плакат про младое незнакомое племя.
Директора на ступенях школы сменил десятиклассник в ослепительно белой сорочке. Он был юн и взволнован. Он старался скрыть волнение, небрежно оттопыривая верхнюю губу с первым пушком. Но все-таки он был взволнован. В руке он держал старый бронзовый звонок, который был уже давным-давно выжит из школы электрическим, но один раз в году ему давали слово — в этот самый первый день. Взволнованный десятиклассник поднял к небу старый звонок, и над головами первоклассников взлетел негромкий мелодичный перезвон.
Темка оглянулся на застывших в толпе родителей, поправил ремень своего ранца, как поправляет ремень рюкзака человек перед дальней дорогой. И сделал первый шаг.
Двери широко распахнулись.