- А! Ну, так и пиши - "Аспекты нового гуманизма".
Витя бодро, как щегол, защелкал по клавиатуре. Работа закипела, и уже часа через два оба они, взмыленные, как два битюга, подбирались к последнему абзацу, который выглядел следующим образом:
"Журналисты с неприкрытой жаждой крови ждали пикантностей
из зала суда. В это же время над свежей могилой горевал
главнокомандующий и раздался залп почета. Привилегированные
персоны, вкушающие министерские оклады, играют в руку
премьер-министру. Но мало Фемиды с ее завязанными глазами!
Дамоклов меч более чем подозрений навис над любителями биржи.
Народ еврейский не дурак! Грядет народное разоблачение, и нас
уже не заморочить внутрипартийной грызней: это борьба старого,
закостенелого иконостаса с молодой порослью из той же
социал-сионистской голубятни!"
Несколько мгновений они сидели, уставясь в экран компьютера, соображая, каким образом перелицевать эту ветошь, пытаясь выловить хоть обломок мысли из этих сточных вод.
- Тяжелый случай, - наконец сказала Зяма. Они съели по яблоку, помолчали.
- А не выкинуть ли вообще на хрен этот абзац? - доверчиво спросил Витя.
- Умница!
Абзац с облегчением выкинули. Теперь необходим был заключительный аккорд для этой хлесткой, полемической, во многом разоблачительной статьи.
Зяма предложила "рыбу". Написали. Переделали. Добавили. Ужесточили. Хрястнули по левым. Еще хрястнули. Лягнули правительство - ему уже не больно...
Съели по второму яблоку и торжественно вслух перечитали концовку.
- "Историческая Партия Труда, многократно менявшая свои
названия, была и остается партией большевистского типа,
читала Зяма не без удовлетворения. - Недаром политическим
кумиром Бен-Гуриона был Ленин (хотя по многим вопросам
Бен-Гурион занимал позицию, отличную от Лукича). Главное, что
заимствовал Бен-Гурион у Ленина, - это учение об удержании
власти. Почему коммунисты потеряли власть в СССР? Почему они
фактически декоммунизировались в Китае? И наконец, почему они
до сих пор правят в Израиле?
Потому что здесь они сумели мимикрировать. Израильская
разновидность коммунизма сумела осуществить мутацию единственно
правильным путем - отказ от прямого насилия, выборы, якобы
многопартийность. Затеянный ими "мирный процесс" не имеет
ничего общего с миром, его цель - уничтожить политических
противников Партии Труда, снести поселения, превратить десятки
тысяч граждан в новых люмпенов, скомпрометировать их, вывести
за пределы национального консенсуса. Так удерживают власть в
своих мозолистых руках биржевики от коммунизма".
- Во дает Себастьян Закс! - воскликнул, явно довольный собой, Витя и азартно поскреб в серо-седой бороде.
После статьи Кугеля, как всегда, обедали. Витя побежал на угол за шуармой, а Зяма пока вымыла и нарезала помидоры и огурцы и поставила тарелки. Это был их любимый час, на это время они даже дверь запирали. Обжора Витя приговаривал, поворачивая ключ в замке:
- Явится еще, не приведи Бог, Машиах - куска проглотить не даст...
Они уселись за письменный стол друг напротив друга, высыпали из кульков на тарелки кусочки жареной индюшатины, и Витя вдруг, как фокусник, достал и открыл банку пива.
- Ух ты! - обрадовалась Зяма. Она любила пиво.
- Гуляй, рванина, - сказал Витя. - Тетке пенсия пришла...
Первые дни она брезговала этим вечно лохматым, хамоватым толстяком с крошками в бороде. К тому же Витя оказался не только ярым безбожником, но и страшным богохульником. Зяма же - так сложились обстоятельства - разделяла молочное и мясное.
Когда - месяца через два - она поняла, что, пожалуй, может с ним работать и, пожалуй, привыкнет к нему, она принесла из дома кое-какую посуду и сказала:
- Вот этот нож, с белой рукояткой, будет у нас молочным. Вот этот, с красной, - мясным.
- Зяма, а не пошла бы ты! - от души удивился Витя.
Но она, подняв над головой оба ножа, повторила терпеливо и ровно, как учат умственно отсталых детей различать цвета на картинках:
- Белый - молочный, красный - мясной.
...Зяма двумя пальцами придвинула к себе свежий номер "Интриги", прихваченный Витей на углу: там всегда печаталось продолжение очередного эротического романа Князя Серебряного...
- Слушай, его абсолютно не правят, - пробормотала она, пробегая глазами по строчкам. - "...Огромная белая грудь вывалилась из ее прозрачного пеньюара, - прочитала она брезгливым тоном, - я в жизни не видал такой груди!.."
Он не видал, - продолжала она, раздражаясь, - в Дахау он такой груди не видал. В Дахау у женщин грудь сходила на нет... Интересно, а как относится к его художествам Ципи?
Жена Кугеля Ципи была женщиной строгой и тихой, хранительницей семейного очага.
- Ругается, - сказал Витя. Он с Кугелем знаком был давно, лет восемь. Ругается, но как-то бессильно. Вот как подумаешь - зачем он балуется? Ведь ему, поди, уже и трахаться неинтересно.
- Ну как ты не понимаешь, - задумчиво проговорила Зяма, - он выжил. Его не уложили поперек чьих-то ног, и на него никого не положили, и не отправили в печь... Он выжил. И вот уже пятьдесят лет он кайфует. Просто радуется жизни. В частности, и таким образом...
После обеда, как обычно, их ждало еще одно удовольствие - полемическая статья Рона Каца на тему потерянных колен Израилевых.
Вот уже месяц этот безумный молодой ученый отбивался от журналиста газеты "Регион", историка Мишки Цукеса, вцепившегося в Рона Каца радостной бульдожьей хваткой.
Дело в том, что раз в несколько недель Рон Кац выдвигал новую научную теорию в области историко-этнических изысканий. Рон, безусловно, был сумасшедшим. Так считала Зяма. Но его статьи придавали газете известную пикантность, они вызывали ярость неподготовленного читателя, действовали на него, как нервно-паралитический газ, и носили - попеременно - то антисемитский, то русофобский характер. Поэтому статьи Рона они давали под знаком вопроса и мелким шрифтом приписывали внизу, что мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.