- Мась, по-моему, ты должна написать про это роман, - сказала Ангел-Рая. Вот одарил же Господь этаким голосом: переливы арфы, музыка небесных сфер. - Ведь правда, мась?
- Конечно, Раюсик... - ласково ответила писательница N.
Вот о тебе я напишу, мой ангел...
...Из ванной писательница N. прошлепала босиком в кухню, приняла третью за утро таблетку от головной боли и, протерев тряпкой клеенку на столе, раскрыла толстую, в клетку, еще советскую общую тетрадь - 96 листов, цена 44 копейки. Она никогда не начинала новой вещи ни на машинке, ни - сейчас уже на компьютере: свято верила, что правая - несущая - рука должна бежать или тащиться по клеткам страницы в одной упряжке с бегущей или тянущейся мыслью...
Месяца три уже она думала о новом романе, в котором собиралась конечно, под вымышленными именами, конечно, не буквально, конечно, в иной, более острой и гротескной плоскости - изобразить некую клубящуюся вокруг странную реальность...
Вот что было главным компонентом в этом диком бульоне, что придавало ему вкус неповторимый, подобный вкусу того сказочного супа, в который волшебница добавляла заколдованную травку: нестерпимость вечного ожидания... Возьми любого, на которого упадет взгляд, - все напряженно ждут чего-то. Причем каждый своего: кто-то ждет результата очередной биржевой операции, кто-то всю жизнь с ужасом ждет банкротства, кто-то в тихой упорной уверенности ждет, что его выгонят с работы, кто-то ждет кардинального поворота дел. Левые ждут, что оправдаются и принесут мир тяжелые территориальные, моральные и национальные потери, которые несут евреи в ходе переговоров с арабами. Правые ждут падения правительства. Поселенцы предрекают и ждут неизбежную войну. Ну а весь народ, по своему обыкновению, ждет Мессию...
Персонажей вокруг вертелось навалом, хоть поварешкой черпай. Не было только героя. Или героини. Она приглядывалась к Ангел-Рае, но... Пока же записывала коротенькие мысли, наметки, обрывки сюжета, кусочки диалогов... Некую зыбкую массу, питательный бульон. Завязывалось. Она чувствовала, что завязывается, и боялась спугнуть...
Она поднялась, прошла по кухне, подошла к окну.
Вниз под горку уходили черепичные крыши русского квартала "Маханэ руси", что переводилось как "Русский стан". Маханэ ты моя, Маханэ, оттого, что я с Севера, что ли...
Любопытная публика населяла этот квартал. Все эти университетские супермены-интеллектуалы когда-то в семидесятых ринулись в иудаизм, подгоняемые своими русскими женами. Нельзя не отметить, что одной из важнейших к тому мотивировок была: "А кому бы здесь рожу начистить?" Некоторые даже успели отсидеть чуток по этому поводу. Потом Союз пошел трещать, гулять и ходуном ходить, и сионистов отпустили восвояси, что было не так уж и глупо: из корзины воздушного шара, со страшным свистом выпускающего воздух, первым делом выбрасывают балласт.
Любопытнейшая публика. Возьмем Ури: русский человек, причем из лучших, породистых представителей нации. По слухам (а может, это и анекдот), проходил гиюр несколько раз. Говорят, всякий новый раввин, взглянув на него, понимал, что этот гой хочет любыми путями вырваться в Канаду, и заявлял, что не признает предыдущего гиюра. Последний раз Ури прошел гиюр у ультраортодоксального раввина в Меа-Шеарим. Это все равно что креститься у Папы Римского. Зато уж после этого досы* приняли Ури в свои объятия. Что да, то да. Что есть, то есть: у евреев не принято напоминать человеку, что когда-то он был неевреем. Считается, что у всякого в прошлом могут быть те или иные неловкости и не очень красивые обстоятельства...
______________
* Досы - презрительная кличка ультраортодоксов (иврит).
Второй с краю виднелась крыша Сашкиного коттеджа, за ним - докторский, пятый с конца - коттедж Ангел-Раи.
Ангел-Рая...
Вот, извольте, жила-была девочка... по ее собственному уверению рядовой библиотекарь районной московской библиотеки - кажется, Краснопресненской. (Известная писательница N. в свое время выступала в библиотеках по линии бюро пропаганды писателей. В Краснопресненской тоже, было дело, выступала. Ангел-Раю... нет, не помнила.)
Могло ли быть такое, чтоб сирая библиотечная пташка, книжная краснопресненская моль обернулась здесь всеблагой Жар-Птицей, семикрылым серафимом, являющимся на всех, без исключения, перепутьях, перед всеми, без исключения, томимыми жаждой? Вряд ли... Тогда откуда она, с вашего позволения, взялась - Ангел-Рая?
Нет, существовал и общепризнанный апокриф: в дирекцию Духовного центра русской диаспоры в самом начале Большой алии явилась обаятельная молодая женщина и предложила основать библиотечку для новых репатриантов (маленькую, скромную, по запросам пенсионеров, чуть ли не переносную аптечку). Знаете, много пенсионеров приехало, жаль старичков - им уже не войти, не влиться в общество, что ж им - помирать раньше времени?
Словом, такая вот благотворительная манная кашка.
Дирекция - а это были два добрых молодца Митя и Мотя, получающие добрые оклады и на ниве своей культурной деятельности желающие только одного: ничего, - вяло полюбопытствовала - зачем еще это?
- Как зачем? - светло удивилась луноликая. - Чтобы людям было куда прийти.
Митя и Мотя, ослепительные мудозвоны, вообще-то считали, что людям и без того есть куда прийти - ведь бар Духовного центра работал с утра и до поздней ночи. Они помялись, переглянулись...
Целыми днями они сидели в обклеенной афишами продымленной комнатке под лестницей, курили, трепались по казенному телефону и спокойно ждали, когда явится очередной извозчик с очередной знаменитостью в пролетке и снимет зал по семьсот шекелей за вечер.
Ясный взор молодой культурницы обещал им беспросветные и бесконечные хлопоты, а возможно, и дальнюю дорогу (как оно впоследствии и оказалось), но обаяние ее улыбки было не обычного, а какого-то радиоактивного свойства. И, превозмогая себя, чуть ли не в корчах, чуть ли не предощущая свою кончину, они выделили для новорожденной библиотечки закуток, комнатку метров в двенадцать. А че - пусть старперы радуются, в самом деле.