- ...Возьми в холодильнике апельсиновый сок, - сказал он, не оборачиваясь. Он сидел перед компьютером на доске, положенной на стул, так ему было удобно. - Я еще ночью выжал.
- Спасибо, милый...
Она достала из холодильника литровую банку, некогда из-под соленых огурцов, - в нее Витя сливал выжатый сок. Зяма представила, как ночью полуголый, в пляжных сандаликах, тряся толстыми волосатыми грудями, - он давит для нее апельсины на ручной соковыжималке. Какой он милый!
- Как ты себя чувствуешь? - спросила она, усаживаясь рядом с ним перед дисплеем.
- Не блестяще...
- Почему ты все-таки не обратишься в эту частную клинику? Они все время дают объявления, что излечивают геморрой без операции.
- А!.. - буркнул он, как обычно.
- Но показаться-то можно! - как обычно, раздражаясь, воскликнула она. Тебе что - жалко показаться?
- Мне не жалко, - грустно ответил Витя. - Я готов показывать свою жопу каждому, кто готов в нее смотреть...
Витя был чудовищным хамом, хотя и нежнейшим, преданным человеком.
История начала их совместной работы в газете была настолько нелепа и удивительна, что до сих пор, почти пять лет спустя, они нет-нет да и поражались заново - как это получилось?
А получилось вот как. Зяма с семьей снимала тогда небольшую квартиру в Рамоте, одном из дорогих районов Иерусалима. Жила она в то время двойственной жизнью - утром убирала по найму квартиры состоятельных израильтян, а во второй половине дня ее часто приглашали участвовать в каких-то симпозиумах, "круглых столах" в университете и радиопередачах, которые вел авторитетный радиожурналист Сема Бампер.
В то время бурно обсуждался вопрос взаимодействия двух культур русской и израильской. Причем представители русской культуры воспринимали данный вопрос чрезвычайно серьезно и говорили о взаимодействии с горячностью и преданностью необыкновенной, в отличие от израильтян, которые уже не раз что-то такое обсуждали и, подобно Синей Бороде, знали, что в потайной комнате взаимодействий уже заморены голодом несколько разных культур.
Зяма тогда начала догадываться не только о существовании подобного тайного склепа - она поняла, что в нем хватит места для новых и новых жен Синей Бороды. В то время истеблишмент еще заигрывал с "русской" интеллигенцией, еще трепал ее по щечке, хотя запуганная телефонными и муниципальными счетами интеллигенция уже вовсю шуровала шваброй где только могла. И Зяма шуровала. Муж ее еще не сдал непременный экзамен на разрешение работать врачом. Они не то что голодали, нет, конечно, но - боялись голодать.
Вот в эти-то дни в их съемной квартире раздался телефонный звонок.
Незнакомый голос, одновременно грубоватый и неуверенный, осведомился не она ли выступала вчера в радиопередаче на темы культуры? Услышав, что да-да, она, неизвестный спросил:
- Вы какую консерваторию кончали?
Надеясь, что речь идет о каком-то заработке музыкального рода, Зяма подробно и подобострастно поведала свою рабочую биографию. В трубке вздохнули:
- А я - скрипач, три курса Вильнюсской консерватории. Потом бросил и много лет работал настройщиком фортепиано. Вы не представляете, как мне страшно...
И, запинаясь в тех местах рассказа, где, по-видимому, ему хотелось выругаться, неизвестный рассказал некую идиотскую историю, которая с ним приключилась... Он настройщик, как уже было сказано выше, причем настройщик хороший. Приехав, дал объявление в газету "Новости страны", и - не фонтан, конечно, - но кое-какой заработок имеется. Вот так на днях звонят по объявлению и предлагают настроить и отремонтировать старый "Блютнер"... Он приходит, проверяет инструмент, вынимает механику и начинает работать. А хозяин - верткий старикашка, польский еврей, тридцать лет как из Варшавы вьется вокруг и затевает всякие разговоры. Ну, вы знаете их штучки: "Сколько времени ты в Стране?" да "Как тебе в Израиле живется?" и прочая (тут голос запнулся)...
- ...херня, - подсказала Зяма.
- Да! - обрадовался он. - Меня, кстати, Витей зовут.
- А меня - Зямой, - сказала Зяма. - Очень приятно.
- Дальше, - продолжал Витя, - разговор с хозяином рояля повернулся самым удивительным образом. Я, конечно, дал волю языку и сказал все, что думаю об этом обществе и об этом государстве... Знаете, я ведь приехал сюда обалделым сионистом... "Если забуду тебя, Иерусалим!.." Впрочем, это не важно. Говорю вам - это был припадок красноречия у волка, которому прищемили капканом яйца... А этот старикан... между прочим, он балакает по-русски. Конечно, ублюдочный русский, но... Ах, говорит, как красиво вы говорите, они же эпитет "красивый", как чукчи, употребляют во всех смыслах: "красивый обед", "красивая книга"... Да, говорит, как красиво говорите и как убедительно! И о культуре - верно, верно, многое очень верно... Кстати, о культуре. Я, говорит, главный редактор газеты "Новости страны" Залман Штыкерголд, будем знакомы... В настоящее время, говорит, назрела необходимость в издании литературно-публицистического приложения к нашей газете. Это будет первое в истории русской прессы Израиля пятничное приложение. Вы ведь пишете? - спрашивает. И с такой радостной надеждой на меня смотрит. И я, дурак, сказал, что пишу. Более того - что работал в газете.
- Зачем? - спросила Зяма. Витя замялся...
- Понимаете, - объяснил он, - вообще-то я и вправду пишу немного, и печатался в "Вечернем Вильнюсе", и... публиковал музыкальные рецензии... Дело не в этом... В общем, можете себе представить, хотя это, конечно, трудно вообразить... впрочем, это вполне в духе всей здешней жизни, - чтобы главный редактор газеты думал не головой, а (тут он опять запнулся)...
- ...жопой, - подсказала Зяма.
- Да! - воскликнул Витя благодарно. - Словом, можете вообразить: мар Штыкерголд предложил мне делать литературное приложение к своей газете.
- Как же это? - удивилась Зяма. - Как вы намерены это делать?
- Вот, - сказал Витя расстроенно, - в том-то и дело. Я же сказал вам, что мне страшно... Он дает некий бюджет (скупердяй чудовищный! ну, вы знаете этих паршивых "поляков", хуже которых только "румыны") - тысяч двадцать двадцать две в месяц. На эти деньги я должен содержать помещение, купить оборудование, платить гонорары, нанять еще одного сотрудника, потому что один не справлюсь. Пока он хочет шестнадцать полос, а потом будет тридцать две.
- Обдираловка, - сказала Зяма.
- Конечно! А кто, кроме меня, согласился бы на это? Я вас послушал в передаче, вы так здорово, мне кажется, все расставили по местам, всем надавали по морде. Правильно: хватит перед ними заискивать. Абсолютная духовная независимость - вот залог сохранения нашей культуры... Дай, думаю, позвоню - может, вы когда-нибудь занимались газетой?
- Да нет, - вздохнула она, - я музыковед. Составляла и редактировала несколько сборников статей... Но ведь газета - это нечто противоположное.
- Умоляю! - торопливо проговорил Витя. - Не бросайте меня! Я очень боюсь. Я нанимаю вас на должность редактора.
- У меня, знаете ли, был дед, - сказала Зяма, - который говорил в таких случаях: "Не ищи себе сраку на драку". Хотя сам-то всю жизнь искал. И находил.
- Но я же мечтал об этом всю жизнь! - воскликнул он. - И признайтесь, неужели вам не хочется попробовать? А вдруг мы сможем делать настоящую, хорошую литературную газету?.. Только не говорите - нет! Две тысячи в месяц вас устроят?
- Еще бы! - сказала Зяма.
* * *
В первые месяцы, когда они и сами еще не верили, что делают настоящую газету, Витя продолжал иногда настраивать инструменты. Официально давать объявления в своей газете, которую они назвали "Полдень", он права не имел, это было одним из идиотских условий Штыкерголда. Поэтому объявления о настройке фортепиано они камуфлировали в передовых статьях, которые Штыкерголд обычно не мог осилить. Делалось это так: