Он ему на этот грех непременно и сразу укажет.
Казна раздора
Погибели предшествует гордость, и падению — надменность.
(Притч. 16: 18)
В откровенный грех Иуда сваливается достаточно поздно — к концу третьего года своего апостольства. Это был небыстрый путь и тот самый случай, когда благими намерениями выстилается дорога известно куда. Три года он ходит по краю, то ближе, то дальше от греха, но не падает и остается казначеем: то есть если когда Христос его и поправлял, Иуда с Ним соглашался и исправлялся.
Они близки практически до самых последних дней, и Иуда предан Ему даже до бесстрашия перед возможной смертью от соплеменников. Когда Иисус незадолго до Своей последней Пасхи получает известие о болезни Лазаря, то хочет идти туда, в Вифанию, невзирая на то что Его совсем недавно едва не побили камнями иудеи. И вообще-то Иисус и ученики для того ушли из Иерусалима за Иордан, чтобы Его не схватили и не убили.
Ученики сказали Ему: Равви! давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда? (Ин. 11: 8)
Но друг болен, Иисус, пренебрегая опасностью, хочет идти к нему; и, видя, что уговоры не помогают, Фома философски говорит: Пойдем и мы и умрем с Ним (Ин. 11: 16).
И это желание Христа, выглядящее со стороны чистым самоубийством, не вызывает у учеников, включая Иуду, никакого дальнейшего сопротивления. Он хочет пойти и умереть — что ж, пойдем и мы и умрем с Ним. Они приходят, и Христос воскрешает умершего Лазаря.
Но вскоре после этого чуда происходит та самая сцена с миром Марии, сразу после которой Иуда идет к первосвященникам договариваться о том, чтобы предать им Христа. Что же случилось в промежутке?
Сдается мне, где-то здесь и произошел у них с Христом нелегкий разговор о том, как до́лжно, а как не до́лжно поступать казначею апостольской общины.
Тут еще следует отметить, что обстановка в целом складывается очень напряженная. После воскресения Лазаря Христа ищут убить, и Он с учениками снова скрывается. Иисус уже не ходил явно между Иудеями, а пошел оттуда в страну близ пустыни, в город, называемый Ефраим, и там оставался с учениками Своими (Ин. 11: 54). Какое-то время они там поживут, а потом Христос вновь вернется в Иерусалим, и это будет уже царский вход.
Страна близ пустыни, какой-то небольшой город, скрытная жизнь… с точки зрения казначея, это выглядит так: деньги неумолимо тают, а новых поступлений нет и неизвестно, когда ждать, на что рассчитывать и к чему готовиться. Поневоле будешь экономить каждую лепту и дрожать за каждый сребреник.
И вот представьте, что в один из этих дней Иисус подзывает Иуду к Себе и говорит: друг Мой, скоро Пасха, мы идем в Иерусалим, раздай нищим все деньги, которые у тебя есть. Все, и сбереженные тоже. Они нам больше не понадобятся.
Да как же так, думает Иуда, опять Иерусалим, опять Учителю угодно сунуть голову льву в пасть… еще и раздай все? Да кто их знает, этих иудеев, братьев-соплеменников: вот сейчас точно нельзя оставаться без денег, а вдруг придется снова бежать!
Но, помимо этого, ему денег просто… жалко. Где-то очень глубоко внутри ему не хочется их отдавать не только потому, что они — залог спасения в случае чего, а потому, что он просто жалеет отдать нищим свои с трудом скопленные сбережения. Попрошайки его и так-то раздражают, а уж сейчас — особенно.
«Сребролюбие… начинается под видом раздаяния милостыни, а оканчивается ненавистью к бедным» [28].
И он… впервые откровенно не слушается Христа. Оставляет что-то про запас, а Ему лжет, что раздал все — авось не до этого сейчас Учителю, пронесет. Или просто молчит, извиняя себя: потом раздам, никуда нищие не денутся, а мне так спокойнее будет.
Впервые за все три года. И оправдание у него убедительнее некуда: на кону жизнь Учителя.
А Христос ему прямо говорит: что ты творишь? ты берешь деньги у тех, кому они нужнее, и лжешь Мне.
Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому?
Абсолютно недвусмысленно дает понять, что такое поведение недопустимо, что Иуда перешагнул границу, за которой кончается и казначейство, и само апостольство, и надо немедленно с раскаянием возвращаться обратно.
Разговор у них совершенно точно не публичный: поэтому мне сейчас и приходится все это додумывать, а не из Евангелия списывать. Разумеется, Иисус не собирается Иуду обличать и позорить при всех. Да и наедине не будет. Где можно пощадить человеческое достоинство, там Христос его обязательно пощадит. Он открывает нам наши грехи не для того, чтобы покарать и заставить умереть от стыда, а для того, чтобы, увиденные нами, они стали бы нам противны, и мы бы обратились к Нему же за избавлением. Он хочет убрать все, что мешает человеку быть с Ним.