Еще раз напомню, что, обличая предателя, Иисус говорит и делает так, что до конца Его может понять только Иуда. Остальные ученики не понимают, о чем идет речь, и, как свидетельствует Лука, от испуганных «Не я ли, Господи?» очень быстро переходят к привычным спорам: «Кто будет большим в Его Царствии». Иисус, открывая Иоанну имя предателя, вовсе не говорит ему, что тот выдаст Его на смерть. Этого Он так никому и не скажет.
Существует устойчивая традиция считать этот поданный Христом кусок хлеба — поданным Иуде Причастием. По всей видимости, это основано на не очень удачно переведенном выражении у Иоанна Златоуста в толковании на стих о Причастии у Матфея:
«О, как велико ослепление предателя! Приобщаясь тайн, он оставался таким же и, наслаждаясь страшною трапезою, не изменялся. Это показывает Иоанн, когда говорит, что после этого вошел в него сатана не потому, что пренебрегал телом Господним, но издеваясь над бесстыдством предателя» [49].
Святитель явно имеет в виду, что Иуда, причастившись, и не подумал образумиться, он практически полностью соединен волей с сатаной, и, соответственно, Причастие никак не помешало сатане немногим позднее войти в него после взятого от Христа куска хлеба. «После» — не значит «вследствие», это известная логическая ошибка, «Post hoc ergo propter hoc»; но в сознании немалого количества людей не только одно стало закономерным следствием другого, но еще и превратилось в поданное к погибели Причастие, вместе с которым в человека входит сатана.
Скажем буквально два слова о том, почему это богохульное предположение представляется совершенно неверным.
Во-первых, это прямое противоречие словам Христа: Из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого (Ин. 18: 9). Ибо Причастие, возымевшее такие последствия, было бы исключительно в погубление, Христос не мог бы об этом не знать, и тогда надо было не причащать вовсе.
Во-вторых, это бы означало, что Иуда на Вечере причащается дважды: один раз — вместе со всеми учениками, глотнув вина из Чаши и взяв из рук Христа чистый хлеб, второй — вот этим странным чином.
Уж не говорю о том, что всерьез считать, что от любого, самого недостойного Причастия в человека может войти сатана, попросту невозможно, ибо какое согласие между Христом и Велиаром? (2 Кор. 6: 15) Как принятие Плоти и Крови может открыть дорогу сатане?
Да, у нас есть слова апостола Павла о том, что те, кто недостойно вкушают Тело и Кровь Господа, болеют и умирают.
Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает (1 Кор. 11: 29, 30). Это довольно серьезное предупреждение. Но, во-первых, речь идет совсем о другой ситуации, о сознательном и самовольном причащении во грехе — а Иуда попросту не понимает, что он принимает от Христа с хлебом и Чашей. Не он причащается, Христос его причащает. Во-вторых, причина болезни и смерти недостойно причащающихся отнюдь не вошедший сатана, а изнеможение и истощение тела и души нераскаянного грешника от противостояния с живым Богом в Причастии.
Нет, это не Причастие. Причастие уже было — но оно не только не смягчило сердце предателя, но, напротив, толкнуло его на дерзость. А этот жест — вкладывание в руку куска обмокнутого в традиционный пасхальный соус хлеба — последнее свидетельство дружбы и близости. И, конечно, последний, самый последний шанс на покаяние, которого Иуда не лишается даже после дерзости, потому что грубость Иисус может пропустить мимо ушей. Слишком высока и безмерно ценна в Его глазах ставка: душа друга.
Чтобы вложить Иуде в руку этот хлеб, нужно повернуться к нему, протянуть этот кусок — уже ему и только ему. Это не общий разговор, как с Причастием, на них никто не смотрит, кроме Иоанна, но и тот не понимает, о чем речь. Нужно взглянуть ему в глаза, возможно, впервые за Вечерю.
Сейчас Он сосредоточен на нем полностью. И это уже не реплики в воздух, это прямое обращение.
Взглянуть в глаза, вложить хлеб в руку. Вот весь Я к тебе, ты все слышал, Я сказал все и даже самое страшное. Еще можно все переиграть. Ну же!..
Не хлеб добивает его. Хлеб из Его рук Иуда уже брал. Этот взгляд глаза в глаза, окончательно отброшенные намеки, прямой молчаливый вопрос, перед которым нужно или немедленно покаяться, или закрыться уже навсегда. И даже не просто вопрос — прощение, протянутое раньше, чем ты соизволишь его попросить. «Я разделяю с тобой хлеб, как всегда делил, потому что грех в Моих глазах ничто, если ты раскаешься». Даже сейчас.