И то, что Иуда, оставшись наедине с собой, в полном осознании того, что натворил, находит в себе поистине нечеловеческие силы отстраниться от совершенного греха и попытаться что-то исправить, свидетельствует лишь об одном: силы эти действительно нечеловеческие. Это сила благодати, поданная ему в Святом Причастии.
Потому что «пребудет во Мне и Я в нем».
Я с ним. А он со Мной.
Иисус на Вечере всячески старается заставить ученика одуматься — с тем чтобы причастить его раскаявшегося и не допустить всей этой кромешной жути. В конце концов Он причащает его нераскаянного, и это какая-то предельная мера, то, что мог сделать лишь Он Сам, исключительно Своей волей: Я хочу спасти, чего бы Мне это ни стоило.
И платит Он невероятную цену. Причастием принимает в Себя человека с его грехом богоубийства, принимает в Себя Свою собственную смерть, замысленную им, и, не разделяя с ним грех, разделяет последствия этого греха.
Первым из рук Христа и Его прямой волей причащается тот, кто желает Его убить. Это в буквальном смысле слова первый грех, который Христос берет на Себя. И Своей любовью превозмогает этот невероятный грех для того, чтобы прикрыть грешника, сочетается с Собственной смертью, чтобы не оставить человека наедине с этим преступлением. Убей Меня, но Я не брошу тебя. Пребудет во Мне… Ты предаешь Меня, а Я тебя не предам. Иуда совершенно слеп и не понимает последствий творимого, но Христос ясно видит, во что это для Искариота выльется, и этого категорически не хочет.
Иисус видит в Иуде то, что по раскаянии не смеет увидеть в себе он сам, что не должны видеть в нем люди — человека, который Ему дороже Собственной жизни. Потому что Он любит, и это Его и только Его право так любить.
Собственная смерть в Его глазах не так страшна Ему, как гибель человеческой души. И Он берет его в Себя, чтобы не оставить ни на миг.
Сам отдает Себя на поругание. Предает Себя за Своего предателя. Распятие прежде распятия.
Соседство Христа с сатаной в одном человеке, да еще когда человек добровольно сопряжен с сатаной, а не с Ним — какое это запредельное унижение для Бога, какое полное забвение Себя! И ради кого?.. убийцы Своего… но душа человеческая Ему дороже.
И это унижение становится Его великой славой, потому что Он побеждает. Он это знает заранее. Он об этом говорит.
Когда он вышел, Иисус сказал: ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем. Если Бог прославился в Нем, то и Бог прославит Его в Себе, и вскоре прославит Его (Ин. 13: 31, 32).
И имя Искариота вновь обретает в Нем свое подлинное значение: этопрославление Бога. Христос, принося Себя в жертву, побеждает и прославляется в нем — и из воплощения предательства и богохульства Иуда становится воплощением Его славы и Его победы над сатаной.
Именно поэтому Он называет его в Гефсимании по имени.
Иуда, поцелуем предаешь Сына Человеческого (Лк. 22: 48).
И в этой фразе важна буквально каждая буква. В ней нет никаких подвохов грамматики или двусмысленности слов, потому что обращена она не к врагу. Она проста и предельно значима.
Ныне же так говорит Господь…: не бойся, ибо Я искупил тебя, назвал тебя по имени твоему; ты Мой (Ис. 43: 1).
Да, Иуда погиб, да, Христос свидетельствует это на Тайной Вечере. Но…
…Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее (Мф. 18: 11).
Называние по имени — беспредельное милосердие к грешнику и однозначно сказанное сатане: он Мой, потому что он во Мне, а Я — в нем.
Ни жизни его тебе не отдам, ни души.
Четвертое искушение падает перед Ним, как пали предыдущие три.
Поцелуй — предельное богохульство, миг, когда Иуда, окончательно поглощенный совершенным богоубийством, соединяется со своим грехом в вечности. И здесь, в миг расплаты, где человек должен лишиться воли, потому что теперь не его воля, а исключительно последствия греха — вот здесь Христос и может вмешаться. Руки у Него теперь развязаны, и ничто, а точнее, никто Ему наконец-то не мешает.