***
В середине июня, когда Лиза была дома одна – Дивов уехал по делам в Петербург, отец был в суде, Татьяна ушла на рынок, а Матвей отправился готовить их дачу к переезду, в дверь позвонили. Лиза нехотя поднялась с дивана, на котором, раскинувшись, читала «Сентиментальное путешествие» Стерна, набросила пеньюар и спустилась по лестнице.
– Кто там?
– Барышня, откройте, пожалуйста! – отозвался мужской голос.
Лиза слегка отворила дверь и осмотрела пришедшего; не углядев ничего страшного, открыла. На пороге стоял высокий молодой парень из простонародья; одетый вполне прилично и чисто, он смущённо улыбался, теребя в руках картуз.
– Ты кто?
– Не признали меня, барышня? – он улыбнулся ещё шире.
– Почему я должна тебя узнать? – не поняла она.
– Как же! Я-то вас хорошо запомнил! Мне ли свою благодетельницу не помнить-с! – парень неловко топтался на пороге и смотрел на Лизу с вопросом в глазах.
– Неуль совсем не признаёте, а, барышня?
– Нет, – Лиза собралась закрыть дверь, но парень схватился рукой за створку и придержал её.
– Ну, припомните, барышня! Апрель, бани, ну? Вы ещё пожалели меня и платочек дали с денежкой! Что же это я! – он стукнул себя по лбу, вытащил из-за пазухи чистый кружевной платочек и протянул девушке. – Хоть утирку-то вашу признаете?!
Лиза медленно взяла платок и развернула: это был один из её любимых платочков, которые она заказывала вместе с нижним бельём у модной московской белошвейки, и она прекрасно помнила, при каких обстоятельствах лишилась его. Она перевела взгляд на парня:
– Так это ты?!
– Узнали-с! – обрадовался он.
– Заходи, – предложила Лиза и провела его в гостиную, где смогла хорошенько рассмотреть.
Тот злосчастный эпизод накрепко засел в её памяти, но человек, которого избивали тогда, вовсе не показался ей молодым, а стоявшему перед ней парню было от силы двадцать два – двадцать три года! Он был высок, строен, хорошо сложён, на худощавом лице сияли голубые глаза, за губами прятались белые зубы, волосы цвета спелой пшеницы густой шапкой окутывали голову. Он переминался с ноги на ногу и радостно смотрел на Лизу.
– Вот он я, живой и здоровый! Пришёл спасибочки сказать своей благодетельнице, что спасли меня от смерти неминучей! Уж больно народ у нас зол, от нищеты своей зол! Забили бы вусмерть, не пожалели бы. А у меня матушка больна, и она тогда померла бы! Вот она мне и сказала, мол, пойди найди барышню, которая тебя от смерти выручила, упади ей в ноги да ручку поцелуй!
С этими словами парень неожиданно бухнулся на колени:
– Позвольте, благодетельница, ручку-с! Не токмо от себя, а наипаче от матушки моей благодарность должон принесть!
– Что ты, что ты! Встань немедленно! – Лиза отшатнулась и даже руки спрятала за спину. – Не надо этого! Встань, говорю тебе! – повторила она, видя, что парень остаётся на коленях. – Ну!
Он поднялся и с непонимающей улыбкой смотрел на Лизу.
– Лучше скажи, как ты меня нашёл? – спросила она.
– А вензелёчек-то ваш на платочке вышит! – указал он. – Такие платки не всякая белошвейка делает! Я их обошёл, мне и сказали, для кого пошито!
– Понятно. Ну, а как тебя зовут?
– Петька я. Петром, то есть, крещён, ну, а кличут Петькой.
– А фамилия есть у тебя?
– А как же! Чай, не бродяга, чтобы фамилие-то не иметь! Пётр Иванов прозываюсь, значит, отец мой был Иван.
– Ну что, Пётр Иванович, не хочешь ли выпить чаю? – неожиданно для себя предложила Лиза.
– Что это вы, барышня! – похоже было, что парень испугался. – Зачем вам хлопотать обо мне?! Я уж пойду!
– Это по меньшей мере невежливо! – Лиза нахмурила брови. – Я предлагаю тебе чай, а ты шарахаешься от меня как чёрт от ладана!
– Я… – он замолчал, не зная, что сказать.
– Садись к столу, я сейчас всё устрою! – она поспешно прошла на кухню и потрогала самовар: он был ещё горячий, Татьяна пила чай совсем недавно.
– Пётр Иванов! – крикнула она. – Иди сюда!
– Чего изволите? – он мгновенно возник в дверях.
– Отнеси, пожалуйста, самовар, – попросила Лиза, – мне тяжело.
– Слушаю-с, – две секунды – и самовар уже стоял на столе.
Лиза положила в хрустальную вазочку печенье, конфеты, поставила креманку с вишнёвым вареньем и сахарницу. Вынула из буфета две изящные фарфоровые чашки и налила чай себе и парню.
– Угощайся! – предложила она. – Да садись же ты! Садись к столу!
Пётр так и стоял, переминаясь с ноги на ногу и тиская в руках свой картуз. Лиза засмеялась, забрала у него головной убор и повесила на вешалку в прихожей.