Когда их выводили и сажали в колымагу, прокурор подошёл к Федоту и сказал:
– На сей раз я добьюсь для тебя смертной казни, даже не мечтай, что тебя спасут!
– Не кажи гоп, покеда не прыгнул, прокурор! Поглядим, чей верх будет!
Петьку тоже связали и посадили в телегу, дабы соблюсти конспирацию, но Тёмный сказал ему:
– Всё, паря, прощайся с жизнью, пришьют тебя, где б ты ни сховался! Но сперва матерь твою порешат, это я тебе обещаю!
Петька молчал, хотя душа его рвалась от беспокойства. Он не был уверен, сможет ли прокурор защитить его мать, как он просил, и не знал, сможет ли он спастись сам…
Последующие события развивались так, как предсказал Стёпа: Федот мгновенно со всеми потрохами сдал Петьку, рассказав, что он известен как Везунчик с Хитровки, и посвятил следователя во все тонкости Петькиного ремесла. После этого полиция, обрадовавшись, повесила на Петра все имеющиеся в наличии нераскрытые грабежи и начала выбивать из него признания…
На одной из очных ставок Тёмный сказал Петру:
– Если уж мне погибать, то я и тебя за собой потащу; такие жернова тебе на шею навешу – вовек не выплывешь!
Александр Ипатьевич бросил все силы на ужесточение приговора Федоту и одновременно – на смягчение Петьке. Сначала он потребовал, чтобы из него прекратили выбивать показания, а затем начал деятельность по снятию с него заведомо ложных показаний. Федоровский попросил своего хорошего приятеля Николая Евстафьевича Колобушина, адвоката, взяться за это дело и подробно обрисовал, в чём суть проблемы.
Об отпуске прокурору пришлось забыть, да и Лиза была с ним вполне солидарна: для неё отдых не в радость, пока она не узнает о Петькиной судьбе. Один Дивов был недоволен тем, что они не поехали на дачу, поскольку предвкушал прогулки при луне, сладостные объятия и поцелуи на берегу озера и прочая, прочая, прочая. Всех этих радостей его одномоментно лишили, да и Лиза была сама не своя, все её мысли и разговоры крутились только вокруг злосчастного Петьки, так что Дивов как-то даже не выдержал и строго ей сказал, что больше не хочет слышать об этом проходимце. Лиза замолчала на полуслове и послушно согласилась, благо у неё теперь был другой собеседник – Лариса, которую они взяли в дом в качестве прислуги, – так было спокойнее для всех: и для Петьки, и для Лизы, и для самого прокурора, ощущавшего ответственность за их судьбы. Одному Дивову это было не по душе, но по данному вопросу его мнение никого не интересовало. Около дома Федоровских денно и нощно дежурил наряд полицейских, так что они чувствовали себя в относительной безопасности.
Для Петьки прокурор вытребовал отдельную камеру и разрешение на ежедневные посещения, что, учитывая совершенно нестандартную ситуацию, было дано. Поэтому к нему каждый день кто-нибудь приходил и приносил вкусную снедь, приготовленную когда матерью, а когда и Лизой.
Лиза тоже рвалась в тюрьму, но Александр Ипатьевич не пускал её: нечего девушке делать в тюрьме, не женское это дело. На претензии Лизы, что Лариса то и дело навещает Петра, он весьма справедливо заметил, что она – мать и имеет полное право видеть и поддерживать своего сына, оказавшегося в тюрьме.
Но один раз Лиза всё-таки прорвалась туда. Отец был на встрече с Колобушиным и проконтролировать её не смог, а она вместе с Ларисой направилась прямиком в кутузку, куда её спокойно пустили: пропуском послужило имя её отца. Лизу вежливо, оказывая знаки уважения провели в комнату свиданий, и она стала ждать человека, по отношению к которому никак не могла разобраться в своих чувства.
Пётр вошёл и стал около решётки, разделявшей помещение на две части. Лиза подошла ближе и сказала:
– Ну, здравствуй, Пётр Иванов!
– Здравствуйте и вы, Лизавета Александровна!
– Как ты здесь?
– Божьей милостью и стараниями вашего батюшки неплохо…
Но его слова противоречили внешнему виду: выглядел он не ахти как хорошо: даже за недолгое время сидения в тюрьме загар кожаной перчаткой сполз с него, синие глаза были грустными, следы допроса с пристрастием ещё не до конца исчезли с лица, и главное – тоска сквозила в каждом его движении.
– А если по правде, Пётр Иванов?
– А по правде, Лизавета Александровна, тошнёхонько мне здесь без солнышка да вольного воздуха… Иногда сны вижу, что я, маленький, в Яузе купаюсь да рыбу ловлю, и так на душе светло и покойно! А потом просыпаюсь и вижу стены эти да решётки, и свет не мил становится…