– Благодарствую, ваше благородь, здоров.
– Ничего не хочешь сказать мне? – сталь в глазах майора стала почти осязаемой.
– Не…
«Нет, ваше благородь», – хотел было ответить Петька, но вспомнил умоляющий Санин взгляд – и внутренний стержень его внезапно обмяк.
– Благодарствую за науку, ваше благородь… Буду молиться за ваше здоровье, – выдавил из себя Петька, преодолевая горловой спазм и опустив глаза.
Овсянников помолчал.
– На меня смотреть! – приказал спустя мгновение.
«Вот привязался, мать его!» – сплюнул мысленно Пётр и, погасив, насколько это было возможно, вызов в своих синих глазах, смиренно поднял голову.
Стальные ножи майора вонзились в Петькины глаза, и, видимо, удовлетворённый увиденным, Овсянников довольно хмыкнул:
– Иди, Васильченко, а ты, каторжанин, помни: я слежу за тобой!
– Есть, ваше благородие! – отозвался конвойный.
Когда они отошли от майора подальше, он спросил у Петьки:
– С чего это майор так взъелся на тебя, а, парень?
– Не могу знать.
– Страшный это человек, ты уж не зли его понапрасну – со свету сживёт.
В казарме Петька нашёл всё своё имущество нетронутым, обитатели же после происшедшего стали относиться к нему с уважением: Саня постарался рассказать всем истинную подоплёку происшедшего, а русский человек всегда высоко ценит желание пострадать за другого, особенно во имя какой-нибудь идеи. А так как к Петру и без того отношение было неплохое, зла он ни на кого не держал, ни с кем не ссорился, то к его мнению с тех пор стали даже прислушиваться и иногда обращались за советом.
Санька же так обрадовался его возвращению, что не знал, как выказать свою благодарность: постоянно спрашивал, не надо ли чего, бегом кидался выполнять любую, даже самую маленькую Петькину просьбу, но прежде всего заварил чай и накормил его немудрёными припасами, которые исхитрился раздобыть за эту неделю. Вот от этого Пётр отказаться не мог и с волчьим аппетитом уплёл всё, что приготовил ему товарищ. Потом его неудержимо потянуло в сон, он завалился на нары и проспал до самой вечерней поверки, причём Санька сидел рядом и оберегал его сон. Проснувшись, Пётр сразу почувствовал себя лучше, голова посвежела, ноги окрепли. После поверки Санька ещё раз вскипятил чай и накормил его калачом, купленным у Матрёны-калашницы, которая каждый день приходила сюда продавать калачи.
– Сегодня с ней дочка была, Маруся. Хорошенькая! – шепнул ему Санька. – Губки алые, глазки голубые, коса до пояса!
– Сколь годов ей?
– Должно пятнадцать иль четырнадцать.
– Понравилась?
– Очень! – Санька улыбнулся. – Ты обещался рассказать!
– О чём?
– О той, кого ты звал в бреду. Кто она?
– Лизавета Александровна… – вздохнул Петька. – Ну, слушай.
И без утайки рассказал нехитрую свою историю.
– Теперь ты знаешь, каков я, – добавил он. – И как сюда попал. Может, пожалеешь, что от розги меня спас?
– Петруш, ты что! – шёпотом возмутился Саня. – Ты же святой!
– Святой вор? – хмыкнул Петька.
– Ты за любовь пострадал! А здесь – и за меня! Все грехи свои искупил!! Да я за тебя теперь молиться всю жизнь буду!
– Тише, тише, – приостановил Санин энтузиазм Пётр. – Знаешь что?
– Что?
– Подорву я отсюда скоро.
– Бежать хочешь?!
– Не будет мне житья. Майор этот… он меня в покое не оставит, а я Саня, долго терпеть не смогу. Нетерпеливый я! Не люблю, когда меня оскорбляют.
– Я с тобой! – тут же решился юноша.
– В тайгу? – Петька внимательно посмотрел на него. – Не сдюжишь! Да и зачем тебе? Мне четыре года осталось, а здесь я уже три – невмоготу! А тебе всего три года дали – не рыпайся, доживи спокойно!
– Я…
– А потом, я – вор, а ты честный парень, тебе не след сюда вертаться. Не след!
– Я пойду с тобой! И не отговаривай меня! – заявил Саня безапелляционно.
– Ну, ладно. Утро вечера мудренее, спать давай. Покойной ночи!
– Покойной ночи, Петруша! Тулупом накрыть тебя?
– Отвяжись! Сам укроюсь, если надо будет!
– Ну спи, спи!
Как только в кордегардии около острожных ворот проиграли зорю, каторжане, ворча, стали просыпаться. Выстроилась очередь к ведру с водой для умывания. Пётр, спустив ноги с нар тоже было собрался пойти умыться, как внезапно с ковшом подскочил Саня:
– Вот, Петь, умойся!
– Ты эдак совсем меня избалуешь, – проворчал Петька. – Я, чай, не инвалид какой!
Но всё же умылся, потом позавтракал квасом с хлебом, который опять-таки притащил ему его верный паж, и все вышли из казармы на поверку. Построившись в два ряда, дождались приставов, инженерных чинов и кондуктора, который рассчитал арестантов и направил их партиями на разные работы. Кроме Петра.