– Отстал, – парень сел, внезапно ощутив уважение к своему собеседнику.
– Меня Егор Матвеич зовут. А тебя как кличут?
– Петром матушка назвала. Фамилия – Иванов.
– Так-так, – мужик медленно пережёвывал кусок мяса, запивая его из кружки явно не водой. – Кликуха твоя – Везунчик? – он неожиданно острым взглядом уставился на Петра.
Петька понял, что врать или отпираться ему не следует, особенно если это подельники Тёмного, – они всё равно сделают, что задумали.
– Да, – спокойно ответил он. – Откуда знаешь? – и схлопотал леща от мужика слева.
– С Егор Матвеичем говори с уважением, малой! – с заметным кавказским акцентом сказал он.
– Охолонись, Левон, – так же медленно сказал Корявый. – Парень просто спросил.
Потом повернулся к Петру:
– Сорока на хвосте принесла, Везунчик с Хитровки, – глаза его сверлили Петьку, как два буравчика.
– Говорят, ты хочешь подорвать отсюда? – был следующий вопрос.
Парень молчал, не зная, как поступить: вдруг это доносчик, хотя не похож, по виду мужик серьёзный.
– Думаешь, а это откуль мне известно? – Корявый зачерпнул из услужливо подставленной миски квашеной капусты, закинул в огромный рот и с хрустом пожевал. – Да не боись, я не сдать тебя хочу!
Он хрипло захохотал, а за ним засмеялась и его свита.
– Дружок твой к нам пришёл, Санька-блаженный, и рассказал!
«Ну Саня, – чертыхнулся про себя Петька. – Не парень, а ведро дырявое, ничего сказать нельзя!»
– Почему блаженным его зовешь… зовёте? – Петька вовремя увернулся от ещё одной затрещины Левона.
– Безвредный он какой-то, всем помочь хочет. И тебе в том числе, – по знаку Корявого Петьке поднесли водки.
– Давай выпьем за знакомство, – сказал Егор Матвеич и простёр к Петьке могучую длань с зажатой в ней кружкой. – Будем знакомы!
– Будем! – парень чуток помедлил, прикидывая, не отравлена ли, но потом махом кинул водку в рот.
И в этот же момент Корявый, выпивший свою долю раньше, ласково осведомился:
– Федотку Тёмного не знаешь ли?
Петька от неожиданности поперхнулся и залился лающим кашлем. На глаза выступили слёзы, он задыхался и никак не мог остановиться. Заботливый Левон подсунул ему воды. Пётр осушил кружку большими глотками и, отдыхиваясь, утёр слёзы.
– Вижу, что знаешь, – усмехнулся Корявый. – Дурной был мужик, мутный. Тянуло его помучить, снасильничать кого-нить. Тебя вот хотел извести… Базарил, ты сдал его… Правда, ай нет?
Петька покрасневшими глазами посмотрел на Корявого:
– Что-то я, Егор Матвеич, не уразумею: то ли кончить меня хочешь, то ли чего другое удумал! Душегуб был твой Тёмный! Вздумал девку зазря погубить, потому как отец её – прокурор и на каторгу его упёк! А я не дал!
Внимательные тёмные глаза мужика ощупывали лицо Петьки.
– Вижу, не врёшь… Лиходей был Федотка, лиходей… Ай ты андел какой?
– Я не ангел, – тихо сказал Пётр, но тут же вскинулся. – Но и не убивал никого! Можешь и кончить меня тут же, только я поступил по совести!
– Остынь, Везунчик, остынь! – похлопал его по плечу Корявый.– Нет боле Тёмного: повесили его за шею до самой смерти! Теперь в аду отчёт даёт… Помянем его душу…
Петьке вновь налили водки.
– Не буду! Туда ему и дорога! – дерзко сказал он.
– А ты не только Везунчик, но и отчаянный! – в голосе мужика послышалось одобрение. – И меня не боишься?
– Что мне тебя бояться? Ты мне вон сколь помогал с кирпичами, – Петька улыбнулся. – Ты, видать, мужик справедливый! А смерти… Её всё едино не миновать!
– Верно говоришь! – Корявый бросил водку в рот. – Так бежать думаешь ли, нет?
Долго они разговаривали. Корявый сотоварищи готовили побег давно: им всем присудили пожизненное, так что терять им было нечего. Не то Петька! По сравнению с ними, ему оставалось сидеть всего ничего, но он знал, что больше тут не выдержит.
– Моченьки у меня нет! – сказал он Корявому. – Душа горит! Ежели я здесь останусь – сотворю чего-нибудь! А на воле найду, где отлежаться!
– Ну, лады, – Корявый медленно встал. – Иди спать, Везунчик, и жди. Делать тебе нечего – только ждать.
Потихоньку приближалось лето; Петька продолжал работать на подноске кирпичей и не переставая думал думу о побеге. Хоть он сгоряча и ляпнул Саньке, что готов подорвать немедля, он понятия не имел, как это сделать. Пусть острог и стоял на краю крепости, у самого крепостного вала, но сам вал был огромным, по нему и днём и ночью расхаживали часовые с ружьями. Острожный двор был обнесён высоким забором из цельных брёвен, в одной стороне которого помещались тяжёлые ворота, всегда запертые и тоже охраняемые караульными. Ворота эти открывались только для выпуска арестантов на работу. Каждая казарма после вечерней поверки закрывалась на всю ночь. Сбежать было нельзя никак! Удобней всего, как Пётр понимал задним умом, было ускользнуть на этапе, но переводить его никуда не собирались, и Петька таскал и таскал кирпичи, радуясь, что мышцы наливаются силой и здоровьем.