Но вот однажды на вечерней поверке за Петькой оказался мужичонка, что был на побегушках у Корявого.
– Слушай и не оборачивайся, – еле слышно шепнул он. – На неделе нас поведут разбирать барку, потонувшую прошлым летом. Часовые будут только на берегу. Тебе надо оказаться с другой стороны барки и ждать сигнала. Плавать-то умеешь? – словно спохватился он.
– Угу, – шепнул Петька, чувствуя, как его с головы до пят охватывает лихорадка нетерпения. Сане он ничего не сказал: боялся, что увяжется за ним, как собачонка, и не уйдут они далеко. А потом, и с Корявым уговора такого не было…
«Посля как-нибудь его извещу», – думал Пётр, оставляя эти мысли на потом, так же, как и недоумение по поводу осведомлённости Корявого, куда и когда их поведут.
Но, действительно, это свершилось: во вторник большую партию каторжан направили на разборку баржи. И Петра вместе с ними.
Пришли на берег. Никто сразу на работу не набросился, наоборот, уселись закурить, вытащив кисеты с табаком. Лениво принялись переговариваться о том о сём, а больше о том, кому пришло в голову ломать эту барку. Так и сидели, пока не появился пристав над работами.
– Чего сидим? – небрежно осведомился он, помахивая палочкой. – Встали – и за работу! Брёвна не рубить, сохранять целиком!
Арестанты нехотя поднялись и поплелись к воде. Петька шёл вместе со всеми, хотя у него от нетерпения всё внутри вибрировало. Он обошёл барку и оказался почти по плечи в воде. Там уже был Корявый и ещё несколько человек, они сосредоточенно принялись вывёртывать деревянные гвозди.
– Ну что, Везунчик, плавать умеешь? – тихо спросил Егор Матвеич.
– Да вроде.
– По моему сигналу поплывёшь на тот берег. Сдюжишь?
– Сдюжу, Егор Матвеич.
– Кандалы вниз тянуть будут, смотри, не потопни – вытягивать тебя некому будет!
Петька промолчал, налегая на длинный шест. Они успели вытащить несколько брёвен, как он увидел на той стороне дым костра и тут же уловил взгляд Корявого:
– Плыви под водой, Везунчик, на дым!
И Петька тут же нырнул.
Плыть было нелегко, более всего мешали кандалы, сковывая движения ног, приходилось полагаться прежде всего на руки. Выныривая, Петька несколько раз слышал странное чмоканье и догадался, что это пули шлёпаются об воду.
В этом месте Иртыш был неширокий, но Пётр всё равно начал уставать, ноги тянуло ко дну, как будто к ним были привязаны жернова. Пару раз он хлебнул воды, но продолжал упрямо погружаться и держаться под водой, покуда хватало дыхания.
– Слыш, Петруха, не ныряй больше! – услышал он голос Левона. – Пули уж нас не достанут! Плыви к лодке.
Петька присмотрелся и в самом деле, увидел лодку, направлявшуюся к ним. В ней сидели на вёслах два отчаянно загребавших мужика. Они по очереди помогли всем сбежавшим перевалиться через борт на дно и так же быстро помчались к берегу.
Пётр осмотрелся: всего бежавших было семеро: Корявый, Левон, мужичонка на побегушках, ещё три каторжника, которых он видел в свите Корявого, но не знал, как их звать, и он сам.
Немного отдышавшись, Левон сменил одного из мужиков на вёслах, и Пётр последовал его примеру.
– Живей, робятушки, живей! – приговаривал Корявый, глядя назад.
На берегу их уже ждали: высокий мужик, до самых глаз заросший бородой, и рядом с ним собака.
– Ну, здоров, побратим! – сказал мужик.
– Здоров, Кузьма! – ответил Корявый, и они по русскому обычаю троекратно поцеловались.
На этом нежности закончились, и беглецы быстро, насколько это позволяли сковывавшие ноги цепи, углубились в лес.
– Ну, острожники, давай в нормальных людей превращаться! – через пару вёрст Кузьма развязал мешок с инструментом и принялся освобождать каторжников от кандалов, которые они тут же глубоко зарыли.
– Пошли, ребята! – Кузьма направился прямо в чащу леса; собака, симпатичная помесь лайки и дворняги, радостно поскакала у его ноги.
Путь показался Петру очень длинным: они шли молча весь день и часть ночи, и вот когда он подумал, что от усталости больше не сможет двинуть ни ногой, ни рукой, Кузьма остановился и сказал:
– Пришли! Заходите, жена моя вас накормит, и ляжете спать.
Такая же высокая, как он, женщина открыла дверь в избу и пригласила к столу. Петька был так утомлён, что не понял вкуса того, что он ест и пьёт, и готов был повалиться и уснуть здесь же, за столом, что, видно, он и выполнил с успехом, потому что почувствовал, как его треплют за плечо, и услышал добрый женский голос: