Когда он начал целовать Лизу, ему показалось, что она вот-вот лишится чувств: она вся обмякла в его руках, ослабела, он в страхе уложил её на софу и стал расстёгивать пеньюар, чтобы облегчить ей дыхание, как она с неожиданной силой обхватила его за шею руками и притянула к себе.
Всё было как в дурмане, словно его опоили сон-травой; он любил Лизу снова и снова и никак не мог остановиться, а она с такой же готовностью отвечала ему.
– Это безумие! – были первые слова, которые он услышал утром, пробудившись после недолгого забытья.
– Это безумие, что мы с тобой сделали! – Лиза сидела на кровати и с нежностью смотрела на него.
– Почему? – Пётр шевельнулся, шёлковая простыня соскользнула с его плеч, и он услышал сдавленный вздох.
Лиза зажала рот ладонями и округлившимися глазами смотрела на Петьку.
– Что с твоей спиной?! Что это?!
– Это каторга, Лиза.
– Тебя били?!
– Немного, – он улыбнулся. – Да ты не переживай! Мне совсем не было больно.
– А… – до Лизы только сейчас дошло. – Ты почему здесь?! Тебя что, отпустили раньше?!
– Нет, – он неотрывно смотрел ей в глаза.
– Но… я не понимаю!
– Бежал я, Лиза, – тихо сказал Петька. – Душа у меня вся изорвалась, думаючи о тебе…
– Бежал?!!! Значит, тебя сейчас ловят?!
– Думаю, да; только они не знают, где меня искать и как я сейчас выгляжу. Ты ведь не сразу узнала меня?
– Сразу. Я по глазам узнала, даже не заметила, что одежда другая, усы… – Лиза нежно погладила Петра по щеке, и он, закрыв глаза, весь потянулся за её ладонью, продлевая ласку. – Моё сердце узнало тебя…
– Ох, Лизавета Александровна, как же я страдал в каторге… – как-то по-детски пожаловался Петька. – Жизни мне не было! Куда ни пойду – всё ты перед глазами. Не вытерпел я… А теперь….
– Что теперь? – Лиза пропускала между пальцами пряди его волос.
– Хотел я осесть, начать честную, спокойную жизнь, но… баста! Ничего не выйдет теперь! С тобой повидался разок – и ладно! – он притянул к себе ничего толком не понимавшую Лизу и зарылся лицом в её волосы.
– Я ведь и мечтать не смел о таком, – глухо сказал он. – Думал, ручку поцелую – и то будет великое счастье для меня! Откуда же я знал, что ты тоже любишь меня… Любишь ведь, Лиза?
Петька заглянул ей в глаза.
«Люблю ли?» – спросила себя Лиза и, почувствовав, как затрепетало сердце, обрадованно воскликнула:
– Люблю!
– А пойдёшь ли ты со мной, куда я поведу тебя?
– Пойду!
– А как же муж твой, отец… найдёшь ли ты силы бросить их? – продолжал пытать Пётр.
– Найду, Петя, найду! – сияющими глазами Лиза смотрела на него.
– А вот я – нет! – резко сказал он.– Забрать тебя у мужа, у родных, увести в мир грабителей… Я не смогу! Если бы… Да что уж теперь жалеть!
– Если бы что? – тревожно спросила она.
– Если бы не связался я с одним человеком, был бы теперь свободен, а так… Но если ты будешь ждать меня, Лиза, то я вернусь. Обязательно вернусь свободным человеком и заберу тебя!
– Я дождусь! Сколько бы ни пришлось ждать!
И наступило другое время… Время, для которого человечество ещё не придумало подходящего исчисления, время, когда мгновения тянутся годами, а годы, наоборот, пролетают за мгновения…
По истечении вечности Лиза поняла, что беременна. Эта новость обрадовала не только её – всех! За исключением, пожалуй, Матвея, который что-то подозревал, но ничего ни разу не сказал своей хозяйке.
А уж как был рад Дивов! Он то и дело напоминал жене:
– Вот видишь, Лизунок, я был прав! Я же говорил, что просто надо больше времени!
– Сержик, конечно, ты прав! – с улыбкой отвечала Лиза.
Она испытывала к мужу снисходительную нежность, нежность всезнающего взрослого к несмышлёному, но любимому ребёнку. Она по-прежнему хорошо к нему относилась, но в глубине души хранила память о минутах, которые показали ей, что такое настоящая любовь и страсть. При всём своём умении и знании женского тела Дивов ни разу не привёл Лизу на те вершины счастья, где она побывала с Петром…
Через девять месяцев у четы Дивовых родился ребёнок. Сын. Новоиспечённый отец был вне себя от счастья! Он призвал всех родных на крестины, настойчиво искал в младенческих чертах ребёнка сходства с собой или Лизой, восхищался его пушком на головке и пухлыми щёчками. Только вот голубые глаза Николаши – так назвали малыша – ввергали его в состояние недоумения.
– Как же так, – настойчиво вопрошал он доктора, милейшего Аркадия Ивановича Аристова, давнего друга семьи Федоровских, – у меня глаза зелёные, у Лизаньки – серые, у тестя – тоже зелёные, а у Николашеньки – голубые?!