– А внешне это как-нибудь… проявляется? – продолжала допрос девушка.
– А вы проверьте сами! – Дивов не мигая уставился на неё.
Лиза впервые оказалась так близко от постороннего мужчины, что смогла в подробностях рассмотреть его глаза – серо-зелёную радужку в коричневых точках, более тёмную окаёмку, белок, пронизанный красными жилками… внезапно эти глаза улыбнулись, и Лиза поняла, что разглядывает их дольше того времени, которое можно было бы обозначить как приличное. Она откинулась на спинку стула.
– Ну как? – улыбка скользнула по его губам. – Есть отклонения?
– Нет, самые обычные глаза.
– Вы меня огорчаете, Елизавета Александровна, – вздохнул Дивов. – А мне-то говорили, что они у меня красивые и загадочные…
– Я, Сергей Афанасьевич, не очень-то разбираюсь в мужских глазах, – Лиза смущённо, но прямо посмотрела на него. – Для меня самые красивые глаза – это папины, они с такой любовью и заботой смотрят на меня, в них столько доброты, а это самое главное!
– А если другие глаза, не папины, будут смотреть на вас с такой же заботой, добротой и… любовью, то…
– То что, Сергей Афанасьевич? – как Лиза ни была неопытна в подобных вопросах, она поняла его намёки и воспылала негодованием, мгновенно отразившимся на её лице.
Дивов молча смотрел на неё, совершенно преобразившуюся, и секунду спустя ответил:
– Вы не соблаговолили бы пойти с их обладателем в театр?
– В театр?.. – опешила Лиза.
– Ну да, в театр!
– Я… – она потёрла вспотевший лоб.– Театр – это замечательно, но мне нужно спросить у папеньки…
– О, если вы согласны, я сам поговорю с ним; думаю, он не будет возражать! – улыбнулся Дивов. – Вы уже выезжали в театр?
– Да, с папенькой, в Малый.
– Ну, а я вас приглашаю в недавно открывшийся театр Корша!
– Я слышала о нём, – кивнула головой Лиза. – Но все отзывы были неблагоприятные, говорят, там используют штампы и ставят только легковесные произведения…
– А как же «Горе от ума»? Это тоже легковесное произведение? А пьеса этого нового драматурга Чехова «Иванов», а «Власть тьмы» Льва Николаевича? Его-то произведения даже с большой натяжкой нельзя назвать легковесными! – парировал Дивов.
– Вы увлекаетесь литературой? – удивление Лизы было настолько откровенным, что он расхохотался.
– А что, владелец бань имеет право увлекаться только банями?!
– Извините меня, – в который раз смутилась девушка. – Я совсем не это имела в виду…
– Я люблю литературу, театр, живопись… И вообще я не такой уж плохой представитель рода человеческого, как вам кажется, Елизавета Александровна!
Дивов вытер проступившие от смеха слёзы и взялся за вилку.
– Вы кушайте, пожалуйста! – спохватилась Лиза. – Кушайте! Прошу прощения, я совсем забыла о своих обязанностях хозяйки! Всё очень вкусное, наша Татьяна – превосходная кухарка!
И она принялась потчевать гостя, абсолютно забыв, что часом ранее собиралась молчать как рыба и не обращать на него никакого внимания.
Вскорости пришёл Александр Ипатьевич и воздал должное и горячему обеду, и гостю. Он весело и непринуждённо рассказывал о забавных случаях, коих немало насмотрелся в суде, и с изяществом настоящего рассказчика превращал их в смешные анекдоты. Один из них, о том, как Плевако Фёдор Николаевич защищал бедную старушку, укравшую чайник, Лиза знала почти наизусть, но слушала каждый раз с интересом. Сергей Афанасьевич же слышал эту историю впервые и хохотал неимоверно.
– Как, вы говорите, он сказал? – переспрашивал Дивов и сам же себе отвечал. – Российское государство, выстоявшее под напором татаро-монгольского ига, перенесшее нашествие Наполеона, неминуемо развалится оттого, что несчастная старушка стащила у жестянщика ржавый чайник!! Как же это смешно, если только это правда!
– Папа никогда не обманывает! – заявила Лиза, усмотревшая в его словах инсинуации в адрес собственного отца.
– Я вовсе не это имел в виду, Елизавета Александровна! Что-то вы меня сегодня превратно понимаете…– Дивов тяжело дышал, утирая слёзы.
– Лизанька, ты не оставишь нас одних? – ласково сказал Александр Ипатьевич. – Иди отдохни, а мы с Сергеем Афанасьевичем о сугубо мужских делах побеседуем…
Мужчины перешли в кабинет и переключили внимание на коньяк и сигары, до которых прокурор был большой охотник. С наслаждением затянувшись, он выпустил струйку дыма и печально констатировал:
– Лизанька сказала, что я не вру, а я вот… – развёл руками, – вру самому себе. Обещал бросить курить, когда она выздоровеет, да так и не смог… И насчёт вас…, Сергей Афанасьевич, уж и не знаю, что и подумать…