Выбрать главу

У меня дома Хармс никогда не бывал, ухаживал он за моей подругой Бебой Левиной и бывал у нее вместе со своей женой Мариной.

Я никогда не видела его ни раздраженным, ни опечаленным. Трудно представить себе, что Хармс при каких бы то ни было обстоятельствах повысил бы голос. Он был неизменно корректен и вежлив. Ничего из того, что он думал и чувствовал, по его поведению было угадать нельзя. Дамам он целовал руки, по старинке шаркал ногой, как писатель вел себя внешне крайне скромно.

Вот и всё, пожалуй, что я могу вспомнить о Хармсе, кроме рассказов Введенского о его крайней испорченности, которым я и тогда не придавала ни веры, ни цены, ибо Хармс мог сам на себя лгать или говорить о себе, как герой Чехова, восклицавший: «А я люблю негритянок!»[58], не испытывая этого. Так попросту было модно в их кругу. Им казалось, что, эпатируя окружающих, нарушая существующие нормы, они заявляют свои права на самостоятельность мышления, и, оставаясь декадентами, забывали учесть, что в этот период ломкой норм было только одно: человечность.

ВАСИЛИЙ ВЛАСОВ

«У НАС БЫЛ ОБЩИЙ С НИМ СЛЕДОВАТЕЛЬ...»

Беседа с В. А. Власовым

Василий Адрианович Власов (1905—1979), график, художник книги.

Запись беседы осуществлена мной 20 и 21 ноября 1974 года в его мастерской (Ленинград, Песочная набережная, дом 16).

Привожу запись только первого дня.

20 ноября.

Спрашиваю о Хармсе, о Введенском, об Олейникове.

Василий Власов. Я с ними встречался, это были мои добрые знакомые. В пору расцвета их деятельности, и до и после, а в этот период я встречал их очень случайно и от этого мира был отделен своей кинематографической деятельностью.

Владимир Глоцер. Может быть, начнем с Хармса?

В. В. Очень, понимаете, трудно сказать что-то осмысленное — полезное и ценное...

В. Г. Помните ли какие-нибудь эпизоды? Как вы его увидели впервые?

В. В. Нет, нет, это уже не найти, когда это было в первый раз.

Вдруг:

В. В. Это не имеет, конечно, никакого отношения, но это обстоятельства, которые никогда не забываешь. У нас был общий с ним следователь, хотя мы в разную с ним пору попали туда. (Смеется.) Ну этих, Бахтерева и Разумовского[59] вы знаете?.. А Ягдфельда[60]?

В. Г. Он может знать?

В. В. Конечно! Это никуда не входит, это для вас, в копилку. Я не помню, через какой интервал он познакомился с моим следователем. Я там вместе с Введенским эту школу проходил. В Ленинграде было, собственно, два специалиста по художникам и писателям. Вероятно, были и другие, но во всяком случае большинство художников и писателей, которые имели счастье познакомиться с этим учреждением, неизбежно сталкивались, как выяснилось, помимо прочих сотрудников этого учреждения, с двумя следователями, которые явно специализировались на художниках и писателях и очень хорошо нас знали. Так, мне, после того как я сам с ними встретился, когда я их интересовал как таковой, привелось с одним из них встретиться в то время, когда этот следователь имел дело с Даниилом Ивановичем.

Эти два следователя работали вместе, — по очереди допрашивали, иногда вдвоем, причем назывались они в Ленинграде Сашка и Лёшка[61]. Лёшка был, как он сам объяснял, литературовед, занимался Горьким и даже напечатал какую-то статью до этой своей карьеры. Кто был второй, я не знаю, — может быть, его по комсомольской линии направили, он был редкостного добродушия человек. И склонный к веселью, человек был жизнерадостный. Тот, второй, специалист по Горькому, человек был мрачный.

И вот в ту пору, когда там был Даниил Иванович, я был вызван в качестве свидетеля к этому жизнерадостному следователю, но по совсем другому делу. Выяснив, что я абсолютно бесполезен по существу того вопроса, который его интересовал, он мне стал рассказывать про Даниила Ивановича, понимая, что я его знаю. Так, по существу наших отношений и обстоятельств нашей встречи, какой бы то дружеской беседы быть не могло. Но так, видно, его само это знакомство с Даниилом Ивановичем переполнило, что он был рад случаю поделиться с человеком, который это поймет и оценит. Смысл, общий смысл того, что он мне рассказал, сводился к тому, что он никогда не встречался с такими подследственными. И что даже вообще могут быть такие люди.

Даниил Иванович вел себя с ним абсолютно серьезно, корректно, то есть ничем не отличался от среднего человека. На его вопросы отвечал очень обстоятельно, то есть, собственно говоря, исчерпывающе, с точки зрения самого этого процесса следствия. Но каждый раз, когда на какой-то вопрос он получал именно вполне серьезный ответ, он, как человек, конечно, склонный, расположенный к юмору, начинал хохотать. А Даниил Иванович делал вид, что он обижается. Причем его тогда поразила какая-то невероятная способность при таких неблагоприятных, в общем-то, условиях к таким глубоко остроумным экспромтам.

вернуться

58

Ошибка памяти: это восклицание персонажа из рассказа Леонида Андреева «Оригинальный человек» (1902).

вернуться

59

Александр Владимирович Разумовский (1907—1980), драматург и сценарист. Входил в ОБЭРИУ.

вернуться

60

Григорий Борисович Ягдфельд (1908—1992), драматург, детский писатель. Мне не случилось повидать его и поговорить с ним.

вернуться

61

Могу предположить, что Лёшка — это Алексей Владимирович Бузников (1906—1958), а кто такой Сашка, еще предстоит выяснить.