— Это же кощунство, — не выдержал я. — Ведь именно такие чувства охватывают, когда впервые видишь Фамагусту. А ты бывал здесь десятки раз и уже ничего не воспринимаешь.
— Да нет, воспринимаю, — грустно сказал Фомин. — Мне только хочется, чтобы, кроме древностей, ты увидел бы сегодняшнюю трагедию киприотов. Она пострашнее шекспировской. Ты ведь не заметил даже флага на башне замка.
И, в самом деле, только теперь я обратил внимание на этот флаг, развеваемый ветром. В бинокль отчетливо видны на нем звезда и полумесяц. Это турецкий государственный флаг. Неуместным и чужеродным кажется он здесь, на земле киприотов.
Фамагуста — главные морские ворота Кипра. Но порт небольшой, весь он забит судами. Швартоваться нам негде, и мы бросаем якорь на внутреннем рейде. К трапу подходит катер. На борт поднимаются Ламброс Иоану и Теорис Замбас. Это старые друзья Фомина. Замбас вполне прилично говорит по-русски. С радостью мы принимаем их предложение осмотреть город. Но с первых же слов первое разочарование. Да, замок Отелло — любимое место отдыха киприотов, но посмотреть его не удастся. Поощряемые английской военщиной, туда забрались турецкие экстремисты и стреляют в каждого, кто приблизится.
На моторном боте подходим к причалу и втискиваемся между форштевнями теплохода «Шпрее» из Ростока и английского «Кантара». Две бригады докеров разгружают со «Шпрее» строительные материалы для нового порта, сооружаемого под руководством польских специалистов. В обеих бригадах турки и греки, и они одинаково хорошо понимают команды, которые раздаются то на греческом, то на турецком языках. Работают быстро, слаженно, и не верится, что после трудового дня они могут оказаться по разные стороны баррикад.
Точно такая картина на «Кантаре». Но грузы здесь военные, и предназначены они для английской воинской части, расположенной близ Фамагусты. Вокруг судна — английские офицеры и солдаты. Кран поднимает из трюма огромный крытый грузовик и бережно опускает его на причал. Офицер и солдаты обступают машину. Маленький тягач оттаскивает её в сторону, здесь же грузовик заправляют бензином.
В машину Ламброса садятся наш старший механик Христофор Леонтьевич Мирзоянц и переводчик Толя Бакурский, и они уезжают. Замбас просит нас с Фоминым подождать немного, он пойдет узнать, в какую смену работают его знакомые докеры, с которыми, он думает, нам будет интересно встретиться. Выяснилось, что они во второй смене и явятся в порт как раз к нашему возвращению.
Мы идем к выходу. Под навесом обедает большая группа докеров. Здесь тоже вместе греки и турки, они оживленно беседуют.
— Никогда раньше, — говорит Замбас, — не было разговоров о том, кто из нас грек, а кто турок. Только в справочниках можно было найти, что в Фамагусте тридцать пять тысяч греков и восемь тысяч турок. Но вот, — кивает он в сторону англичан, — постарались. Вы сами всё увидите.
Замбас садится за руль, и мы едем в город. Чистенький, уютный, какой-то домашний. Горы апельсинов у уличных торговцев, апельсины на машинах, на деревьях, в витринах. Сады начинаются в городе, и, как мы потом увидели, на окраине они уже скрывают дома, а дальше — сплошные апельсиновые заросли без конца и края.
Это знаменитые кипрские апельсины. Шестьдесят процентов добычи их дает епархия (область) Фамагуста. Здесь же в городе большая упаковочная фабрика, работающая в основном на экспорт. Движутся восемь конвейерных лент, вдоль которых стоят девушки и с удивительной ловкостью обертывают в тонкую бумагу каждый плод. Немыслимые штабеля аккуратных ящиков занимают цехи, двор, всю территорию фабрики. И на каждом из них реклама: расплылся в улыбке и подмигивает человечек, изображенный в виде апельсина с ножками и ручками. А надпись под ним гласит: «Возьмите в дом этого доктора, и он выгонит всех остальных».
Мы медленно ехали по чистеньким улицам, и Замбас говорил:
— Вот это красивое здание Дом профсоюзов. Трудящиеся построили его сами и на свои средства. А вот резиденция мэра города. Но теперь у нас мэра нет. Империалисты придумали хитрый план расчленения нашей страны. Они предложили, чтобы город управлялся двумя мэрами — турецким и греческим. А это означало бы двоевластие, деление города на две самостоятельные части и начало юридического раздела страны. Экстремисты уцепились за это предложение.