— Не зевай, Сошников! — раздался звонкий голос позади.
Картинка мелькнула и я полетел на асфальт. Колено смачно пропахало метр дорожки. Колено новеньких блестящих германок расползлось вместе с кожей. Из дыры на колене посочилась кровь.
Я поднял глаза и увидел тонкий силуэт Алисы. Она подставила мне подножку.
Я хромал неделю. Родители Алисы получили нагоняй на общем собрании и были готовы купить мне новые германки, но я уговорил маму отказаться. Я понял, что ради любви всегда нужно чем-то жертвовать.
И мнимый авторитет в списке жертв стоял далеко не на первом месте.
Эстафеты
А вообще, с физкультурой я познакомился значительно раньше, ещё когда учился в центральной школе города.
В девяносто седьмом году нас прописали в комнате Мишкиной бабушки. Тётя Лина забрала маму к себе, а комнату сдала какому-то мужику.
Прописка в центре давала одно единственное преимущество — благодаря ей нас взяли в школу, которая считалась самой элитной в городе.
В довесок к прогрессивным учителям и передовым программам по системе Занкова прилагались два неприятных нюанса.
Первый — нехилые денежные взносы. Их Богатые Родители постоянно скидывались на ремонт, инвентарь, учебники, дни рождения и прочую ерунду, а Наши мамы после каждого родительского собрания мрачно пинали стёртыми сапогами пожухлую осеннюю траву по дороге домой. Речь шла о трёхзначных цифрах, что казалось чем-то запредельным.
Второй — гопники с окраин. Так как школа считалась элитной, ровные пацаны чуть ли не ежедневно десантировались на территорию ближе к полудню. В двенадцать часов заканчивался пятый урок. Мажорики колобками выкатывались из школы, звеня монетами, тамагочи, пейджерами и прочими несметными богатствами. Нехилая нажива! Но гопари, в силу недостатка айсикью, не учли одного нюанса: богатые детишки уезжали домой на блестящих автомобилях. Пешком домой ходили только приписные.
Обычно мы брели до заводской бухгалтерии, в которой работала тётя Лина и потом ехали с ней домой на трамвае. Ходили вчетвером — ещё двое парней жили недалеко от конторы в семьях заводских рабочих.
Наш путь начинался от крыльца налево и петлял по вытоптанному школьному стадиону. За электробудкой нас хватали неандертальцы четырнадцати-шестнадцати лет и вытряхивали вверх тормашками. Так как брать с нас было нечего (семь рублей на троих — и это максимум), гопникам казалось, что мы прячем богатства особо изощренным способом. Поэтому они выворачивали нас до изнеможения. В роли Изнеможения выступал местный дворник Полиграфыч, периодически мотающийся к будке за припрятанным там пузырем. Он, конечно, был хам и алкаш, но регулярно спасал нас от грабежей.
На первом курсе я хотел поставить ему бутылку, но он уже умер.
Как-то раз после шестого урока мой друг Миха предложил:
— А давайте сразу же побежим. До завода дотянем, а там оторвёмся во дворах.
Ежедневное унижение надоело всем. Мы поразмыслили и согласились.
Забрав куртки из раздевалки, наша компания тихонько встала у крайнего окна. Пятеро гопников паслись у края забора и наблюдали, как наш толстый одноклассник Петрос забирается на заднее сиденье джипа. Махнув рукой, гопник-старшак повел отряд на задний двор.
Наш выход.
Мы кубарем скатились с крыльца и рванули через футбольное поле к спасительной арке, которая выходила на одну из центральных улиц города.
Гопники заметили нас на полпути к будке.
— О, смотри! — донёсся до нас тихий голос старшака.
Двое гопников отделились и побежали за нами. Мы прибавили ходу.
На перекрёстке пришлось перебежать на красный. Машины раздражённо загудели, но никого не сбили.
Гопники не отставали.
— Слыш! — кричали они нам в спины, — Стой!
Не знаю, на что они рассчитывали. Что мы остановимся?
Ближе к конторе один из гопников отстал, а второй приблизился к нам чуть ли не вплотную. Казалось, ещё немного — и он схватит меня за плечи.
— Э! — басил он, задыхаясь, — Фра… Фраер!
У центрального рынка гопник попытался пнуть меня под жопу, споткнулся и рухнул на тротуар. За спиной раздались грубые ругательства.
Интересно, он тоже порвал германки?
Я обернулся. Гопник развалился в упоре лежа и с ненавистью смотрел, как мы стремительно приближаемся к чужим дворам. Его подбородок украшала глубокая ссадина. Я не выдержал и ткнул ему фак.