Я гордо ступал по обледенелому асфальту и даже немного смущался — уж больно идеально выглядел модный атрибут.
Спустя полчаса мы стояли у кабинета математики, шутили и смеялись. Всё шло своим чередом, но вдруг одноклассник по прозвищу Каланча возмутился от какой-то безобидной ерунды и махнул ногой в мою сторону. Я-то увернулся, а вот тяжёлый зимний ботинок Каланчи с вывернутым искусственным мехом угодил пяткой прямо в полиэтиленовые ручки моего новенького пакета. И оторвал их с корнем.
Тогда я впервые почувствовал солидарность с героями Марсельезы и Интернационала. Праведный гнев вскипел во мне раскалённой лавой. Несмотря на то, что я был на две головы ниже Каланчи, я подпрыгнул и со всех сил влепил ему прямо в глаз. Каланча впал в состояние шока и часто заморгал. «Ты че СУКА!» — выпалил я, подобрал учебники с пола и отправился зализывать душевные раны c оторванными ручками в кулаке.
Каланча ещё неделю ходил с фингалом и задумчиво чесал подбородок. Он так и не понял, почему я взбесился, хотя его семья жила не лучше.
А я, познавший недолговечность вещей, гонял в школу с изорванной Марианной до тех пор, пока острый треугольник окончательно не разодрал ей дно.
Но к тому времени я мечтал уже о совсем других вещах.
Чужие снимки
Сосед Серёга
Мой сосед по лестничной клетке Серёга очень невезучий человек. И не то чтобы ему постоянно не везёт — нет. Ему не повезло один раз. Зато по-крупному.
Ближе к тридцати годам Серёга понял, что семье не хватает прибавления. Жена уже слегка опостылела, сынишка Ваня подрос, да и в целом как-то домашние лица примелькались и перестали вызывать позитивные эмоции.
Серёга долго размышлял, прислушивался к разговорам мужиков на работе. Наконец, холодным октябрьским вечером сел на лавочку с банкой крепкого Амстердама в руках, хлопнул себя по худой коленке и решил — надо делать второго.
Жена отнеслась к идее мужа с приемлемой долей равнодушия. Второго так второго, какая, в принципе, разница, всё равно жизнь пошла под откос ещё четыре года назад. На время супруги отменили головные боли, недосыпы, хроническую усталость и довольно быстро достигли желаемого результата.
Девять последующих месяцев внутри Сереги порхало чувство новизны и грядущего счастья. Он почти не ходил к проституткам и старался решать за жену надоедливые бытовые вопросы.
Каково же было удивление Сереги, когда жена родила… тройню. Трёх крепких розовощеких пацанов.
Смеялся не то что весь двор — весь район.
— Заделал, блядь, второго, — говорит мне Серёга, сидя рядом на той же самой лавочке, где принимал решение, — Дай, что ли, папиросу, братан. Работаю в две смены уже двадцать четвёртый день, глаза спичками подпираю…
Прошло три года. Старший пошёл в первый класс, тройня растет очень бойкими, активными и прожорливыми пацанами. Серёга осунулся, выцвел и заметно попритих. По выходным он любит посидеть со мной на лавочке и покурить, пока дети шатают трубу на детской площадке.
Я говорю Серёге, что он практически Лев Толстой. Только по Льву ползали многочисленные внуки, дёргая его за седую бороду, а по Серёге ползают сыновья. Внуки, глядишь, вообще затопчут.
— Если доживу, — хмуро реагирует на мои рассуждения сосед и широко зевает.
А мужики на работе прозвали Серёгу «Пих-пих». Лучше, пожалуй, и не придумаешь.
Арбуз
Добыл Лёха как-то себе арбуз. Ну, как добыл — купил рядом с метро, у старого кривого узбека.
Шагает себе довольный. Придёт сейчас в жилище, порадует любимую самку. Арбуз большой, звонкий — килограммов десять-двенадцать, не меньше. Возьмёт Лёха нож, хряпнет по корке добытого им арбуза. Хлынет сладкий, красноватый сок. Самка любимая похлопает, обнимет и поцелует, потому что любит. И его, и арбуз.
Вдруг на дороге встречаются ему два других самца. Оба в бескозырках и пьяные, потому что сегодня день морского флота и уже семь часов вечера. Пьяные самцы очень громко о чём-то говорят, но на Лёхину добычу не зарятся, поэтому он спокойно идёт мимо. Но как только Лёха равняется с ними, сидящий на лавке самец поворачивает голову и со всей дури плюёт на асфальт. А так как Лёха тихий, потому что постоянно сидит в фотошопе, то моряк в бескозырке его не особо-то и замечает. И плевок попадает Лёхе прямо на брюки.