— Поменьше обращайте внимания, — повторил Майтоп и опять поднес к глазам записную книжку и карандаш, — но что это за люди, — продолжал мудрый Майтоп, — заставьте меня выйти в такую погоду с ружьем на улицу, вы представляете себе — выйти с ружьем на улицу?..
Дом, в котором жила Сузи Ланская, большой двенадцатиэтажный дом в Большом Гнездниковском переулке, состоял из небольших квартир в одну, две, три комнаты. Такие квартиры любили люди артистических профессий и одинокие молодые женщины. Дом выстроил архитектор-домовладелец Нирнзее, и жильцы дома, когда соединялись с городом по телефону через коммутатор, привыкли к тому, чтобы слышать бесстрастный возглас телефонистки: «дом Нирнзее». Зимой шестнадцатого года дом переменил хозяина, и телефонистка на коммутаторе с некоторой неуверенностью произнесла в первый раз: «дом Рубинштейна». Это означало, что богач Дмитрий Рубинштейн, друг Распутина, сделавший огромное состояние на военных спекуляциях, купил двенадцатиэтажный дом в Гнездниковском. Впрочем, это было еще в то время, когда Сузи Ланская была скромной ученицей драматической школы.
Густав Максимилианович, покровитель Сузи Ланской, жил на Тверской в гостинице «Люкс», то есть тут же под рукой. Сузи нравилась такая современная и фешенебельная связь: жить вместе и как бы и не жить. Она обставила две комнаты на восьмом этаже белой мебелью; шкура белого медведя, китайские обои и китайский фонарь — все это нравилось Густаву Максимилиановичу. Здесь, в двух уютных комнатах с ванной и газовой плитой, можно было жить с трогательной беззаботностью, конечно, имея под рукой Густава Максимилиановича.
Утром 8 ноября нового стиля Густав не пришел завтракать к Сузи. Между тем она подогрела красное вино и подсушила хлеб (очень скверный хлеб был в то время в Москве) и позвонила в «Люкс», но из литерного номера не отвечали. Тогда она позвонила портье. Суровый и равнодушный голос ответил ей «Не знаю» и бросил трубку.
— Хамство, — сердито сказала Сузи, надела шапочку и пальто и спустилась в вестибюль. В коридорах большого дома было необыкновенно пустынно и тихо, однако она увидела встревоженные лица жильцов. Но, как правило, чтобы не было сплетен, Сузи не заводила знакомств в доме, где жила. Она подошла к дверям на улицу и увидела, что двери заложены толстым деревянным бруском. Бородатый господин в военной шинели молча вытащил брусок, и она очутилась на улице. Здесь выстрелы были слышнее, и можно было подумать, что стреляли тут же на Тверской улице. Сузи старалась не обращать внимания на эту кутерьму в городе, все это не должно было касаться ни ее, ни Гути, это было личным делом правительства и большевиков, в конце концов. У нее была твердая уверенность в том, что эти пули, летящие поверх крыш, в буквальном смысле не могут касаться ее, потому что в конце концов они же предназначены не ей.
Очевидно, стреляли не на Тверской, потому что по тротуарам шли с недоумевающими улыбками обыватели. Бодро постукивая каблуками, Сузи шла по улице. Вдоль домов, прижимаясь к стенам, прошли три вооруженных человека, два солдата и штатский. Строго взглянув на них: «Ну, вот еще выдумали», она храбро дошла до подъезда гостиницы. В дверях стояли те же вооруженные люди в старых штатских пальто и в солдатских шинелях, они не обратили на нее никакого внимания, это до некоторой степени обидело Сузи. В вестибюле стояли офицеры со злыми, хмурыми лицами.
— Подчиняюсь насилию, но кинжал отдать не могу, — звонким, певучим голосом сказал высокий горбоносый кавалерист в черкеске.
— Оставь ему кинжал, — крикнул молодой солдат с длинными прядями черных волос, вылезавшими из-под фуражки, — кинжал у него для форсу!
— Что здесь происходит? — спросила Сузи.
— Происходит обыск, — сказал молодой солдат, — отбираем у господ оружие.
Тем временем забегали люди, некоторые вбежали в подъезд, другие побежали из подъезда, и Сузи снова очутилась на улице.
— Туда не ходите, стреляют, — сказала женщина, по виду прислуга, и показала в сторону Скобелевской площади. Солдат в студенческой фуражке, обхватив рукой афишную тумбу, смотрел в ту же сторону. И вдруг рука его сорвалась, и ногти порвали край афиши, он поскользнулся и сполз на мостовую. Фуражка покатилась по земле, и воротник шинели медленно пропитывался кровью.
— Гутя! — вдруг закричала Сузи и побежала в подъезд гостиницы. Грохочущая железом серая масса показалась со стороны площади Скобелева. Сусанночка заметалась у дверей, высокий каблук зацепился за край тротуара, и она упала лицом на асфальт, вытянув вперед руки.