Иван Всеволодович мельком взглянул на дохлого победителя.
- Тебе подходит.
- Знаю, - не отказался от несвойственной для себя клички мозгляк. Судя по всему, ему больше нравилось наблюдать за делом, чем его делать. Для него и это, наверное, было нелёгкой работой. Но после пятого Иванова окунька ему стало обидно, что дурачок оказался удачливее победителя. – На такую наживку не то, что безмозглых окуньков, русалку впору поймать.
Иван Всеволодович рассмеялся.
- Можно попробовать.
Он сменил малый крючок на большой и нанизал на всю дуговину десяток икрин, чтобы железа не было видно и не пахло им, размотал леску на всю длину и с силой забросил ловчую снасть далеко от берега на быстрое течение. Ждать пришлось долго, и ждали молча, чтобы не выдать своего алчного присутствия. Удачливый ловец то и дело подёргивал лесу, перемещая поплавок выше по течению, чтобы разохотившиеся окуньки не объели не им предназначенного корма. Наконец, когда хотел было уже сворачивать манатки, резкий рывок и утонувший поплавок дали знать, что русалка попалась-таки, не выдержав искушения нееданным деликатесом. Иван Всеволодович, затаив дыхание, дал ей возможность пометаться от боли и унижения под водой и осторожно повёл к берегу, возвращая слабину на последние отчаянные рывки, а почти у самого берега длинным потягом выметнул на сушу ополоумевшего от солнца и воздуха… сазана.
- Ни хрена себе! – вскочил с места пассивный наблюдатель, спасаясь от яростно прыгавшего по траве чудища. – Вот бедолага! Ему, наверное, казалось: вот оно, нечаянное счастье, хватай, пока другим не досталось. Хвать! – и на крючке! И не трепыхайся! Всё как у людей.
А счастливец и не трепыхался, выдохся, только изредка изгибался всем сильным телом и жадно хватал воздух, травясь избыточным кислородом. Ивану Всеволодовичу стоило большого труда освободить его от крючка с неиспользованным счастьем, окровенив нижнюю челюсть. Надрав травы, он устлал ею дно сумки, с трудом уместил на ней уснувшего неудачника, добавив к нему двух окуньков за компанию, сверху тоже прикрыл травой и смотал удочку – заботливый сын заторопился домой, чтобы порадовать родителей свежей ушицей на обед.
- Возьмёшь? – спросил пустого напарника, кивнув головой на оставшуюся в траве рыбную троицу.
- А то! – не отказался победитель. – Неудобно как-то возвращаться с рыбалки пустым, домашние могут подумать, что зазря убил полдня лодырь.
Иван Всеволодович поднял приятно отяжелевшую сумку, опрокинул на плечо удилище, позвал Пушка, заскучавшего от обилия новых впечатлений.
- Завтра приходи пораньше, - пригласил вялого, - мы тебе обязательно русалку поймаем.
- Не надо, - отказался Виктор, - у меня уже есть… с хвостом скорпиона. – Оба рассмеялись, радуясь удачному приобретению неудачливого рыболова, и, попрощавшись, расстались, и Иван Всеволодович почему-то не предложил уйти вместе.
Возвратившись домой, едва успел сварганить настоящий рыбацкий кондёр, как завизжал и радостно залаял Пушок, встречая пришедших на обеденную кормёжку кормильцев. Вбежала, запыхавшись, мать, увидела отпрыска у плиты и расплылась в счастливой улыбке.
- Ваньша! Ты? И опять без уведомления, шалопай! Фу ты! – отдышалась. – Дыму-то напустил! А я-то думаю: дверь не заперта – кто-то влез. Пушок прыгает на меня, ластится, будто сообщает, что это ты, а я, глупая, не пойму. Опять ты, словно и не уезжал. – Она неловко обняла выросшего младенца, расцеловала в обе щеки. – Никак чё затеял сготовить? Рыбу? На базар успел сбегать? – Мать подошла к газовой плите, подняла крышку кастрюли. – Пахнет-то словно только что из речки. Ну, уважил! Давай, я помогу, - стала искать передник, подвязанный на поваре.
- Иди-ка ты лучше отдохни малость, - сын взял её за плечи и подтолкнул к двери в комнату, - а я и сам управлюсь, всё уже почти готово.
Вошёл озабоченный отец.
- Мать, ты здесь? – окликнул негромко. – Дверь в сарай открыта, но ничего не взято, - и натолкнулся на вора. – Ты? Тьфу ты, чертяка! Всё-то по-воровски, без предупреждения являешься, - попенял сыну. – Ну, здравствуй, - протянул руки и, ухватившись за Иванову, притянул дитятко к себе и полуобнял. – Будто и не уезжал, - повторил слова матери. – Что так скоро?
- Измаялся, - пожаловался сын. – Народу – толпища, и никто ничего не делает.
- Ну и хорошо, - одобрил родитель то ли бездеятельность толпы, то ли бегство из неё первенца. – Ты и обед нам, что ли, сготовил? Рыбой в нос шибает.
- Он за ней уже на базар смотался, - похвалила мать из комнаты.
Отец усмехнулся
- Как бы ни так! Побежит он на базар! Лучше на речку смотается, - похвально улыбаясь, посмотрел на пострела.
- То-то я чувствую, дух у неё больно едкий, не базарный. – Мать, не выдержав испытания обеденным отдыхом, вышла на кухню. – Кормить-то скоро будешь? – ласково улыбнулась изрядно подросшему кормильцу. Иван шустро накрыл на стол, выложил на плоское блюдо рыбу, разлил по суповым тарелкам кондёр. – Так бы каждый день, - вздохнула мать, и стало заметно, что она очень и очень устала. – И не позвонил, - ругнула отрока ради формы, скрывая смущение от непривычной роли.
У Ивана Всеволодовича при упоминании о телефоне сердце непроизвольно ёкнуло. «Вот ведь», - подумал он, - «хорошую штуковину придумали, в любое время можно позвонить любому», - и вздохнул, нахмурившись, - «любому, но не всякому».
Вымыть посуду мать не дала. Отяжелевшие мужчины вышли во двор, обстоятельно обсуждая перечень первоочередных хозяйственных дел, необходимых для подготовки к скорой и как всегда неожиданной зиме. Хорошо, что помощник не сбрил усы, на которые можно было намотать для памяти. Когда родители ушли, строго наказав ничего не делать, сын с удовольствием принялся за привычную заготовку дров для бани. Употел до мыла, но до конца рабочего дня справился со всеми чурками, даже с забракованными из-за сучков. Успел ещё хорошенько умыться до пояса и начистить картошки, а тут и работяги на подходе. Шуму за ослушание было много, но ещё больше радости от того, что непослушник ослушался. Пришлось устроить внеочередную обстоятельную головомойку. Мать оставили готовить, а сами влезли в жарко натопленную свежими дровишками баньку. Старший умостился, лёжа, на полке, а младший обихаживал его распаренным берёзовым веником, стараясь не сделать больно.
- Давай, давай! – покрикивал Всеволод Иванович на Ивана Всеволодовича. – Не ленись! Разъел ряшку на дармовых харчах, теперь поработай! Шибче, шибче, слабак! – А банщик, глядя на распластанное худое и длинное тело родителя, никак не мог себя заставить хлестать сильнее и всё старался поменьше попадать по тощей заднице. В конце концов отцу надоела банная щепетильность сына, и он, отняв у того веник, сам принялся в бешеном темпе и что есть силы валтузить выступающие кости, покряхтывая и охая от удовольствия и то и дело требуя: - Подкинь-ка ещё! Плесни, не жалей воды!
Не выдержав концентрированного жара, от которого уши начали вянуть, а линяющая от южного обгара шкура отказывалась терпеть адовы испытания, слабак сполз на нижнюю ступеньку, а потом и вообще выполз в мойку. Иван Всеволодович считал себя заядлым и опытным парильщиком, но вытворять то, что делал отец, не смог бы и с целой кожей. «Здоров ещё, курилка!» - подумал с облегчением от того, что старички пока обойдутся и без его помощи. А отец явно переусердствовал перед сыном: выйдя из парилки, шатаясь, красный как рак, с выпученными глазами, он первым делом набрал в таз холодной воды и сунул туда лицо по уши и только потом вышел на холодный осенний воздух.
- Знатно: все косточки помягчели.
Вечером после сытного ужина и обильного чаепития, разомлевшие и умиротворённые, они недолго посидели, зевая, перед теликом, тупо пытаясь понять остроту Петросяновских хохм, и не было, слава богу, томительных разговоров о женитьбе и внуках.
Следующим утром он, как и договаривались с Виктором, вышел из дома пораньше. Родители только-только встали, мать уже готовила обед, и отговорить её от этой привычной затеи было невозможно. Виктор тоже пришёл «пораньше» - ещё и девяти не было. К этому времени у Ивана Всеволодовича уже трепыхались на кукане два приличных хищника, поспешивших неудачно позавтракать. Осеннее солнце выкатилось из-за горизонта красным кругом с резкими границами, будто нарисованное пацаном на голубом ватмане. Стелющийся слоистый туман не торопился убраться с речки. День, похоже, обещал быть хмурым и ветреным, не для клёва.