- Есть… маленько…
Поднялись на шестой этаж. В прихожке она привычно, не наклоняясь, ловко сбросила кроссовки и, сообщив ему:
- Тапочек на вас нет, - и сама ушла в комнаты в носках. Не задерживаясь, принесла из спальни цветные, немаркие, простыни и наволочку вместе с новеньким верблюжьим одеялом, бросила на вместительный диван, сказала самовольно навестившему кухню постояльцу: - Ваше место, - словно собаке и, оставив его разглядывать изящный интерьер женского жилища, представленный, кроме шикарного диванища, двумя глубокими мягкими креслами, широкоэкранным телевизором с музцентром, журнальным столиком со стеклянной столешницей и несколькими пейзажными олеографиями на крашенных в лимонный цвет стенах, прошла в ванную. Там постояла в раздумье, но привычно погрузиться в расслабляющую тёплую воду с нервоукрепляющими солями не решилась, а просто хорошенько умылась и опять удалилась в спальную крепость, заперев дверь на ненадёжную защёлку. Сняла только курточку и улеглась на девичью узкую кровать, с наслаждением вытянув усталое тело. Взяла из прикроватной тумбочки потрёпанный томик пьес Чехова и принялась в несчётный раз перечитывать последнюю сцену «Дяди Вани», пьесы, в которой ей за пять лет службы в театре так и не удалось сыграть Соню. Последний монолог, отложив книгу, произнесла вполголоса по памяти: «Что же делать? Надо жить! Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживём длинный, длинный ряд дней и будем терпеливо сносить испытания, какие пошлёт нам судьба. А когда настанет наш час, покорно умрём, и за наши страдания бог сжалится над нами, и мы увидим жизнь светлую и прекрасную и на наши теперешние несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой и отдохнём. Я верую, дядя Ваня, верую горячо, страстно». И Соня встаёт на колени, положив утомлённую голову на руки дяде Ване. «Мы отдохнём…» У Марии Сергеевны даже слёзы навернулись на глаза. Вот бы дядей Ваней был этот Иоанн, большой и надёжный. Она тут же представила, как бесстрашно кладёт голову на его мягкие крупные ладони, лежащие на коленях, и рассмеялась, вспомнив пробку: «А здорово у него получилось!»
Обычная вечерняя тягучая хандра сегодня почему-то дала передышку. Захотелось выйти и посмотреть, что там натворил этот дядя Ваня, но она пересилила желание, и тут же услышала осторожный стук в дверь.
- Не хотите ли слегка перекусить? – раздался приглушённый дверью рокочущий басок.
- Я же сказала, - вспылила она без причины, - что не ем на ночь, - сказала, не подумав, только чтобы возразить.
- Ну, тогда стакан чаю? – настаивал дядя Ваня. – Я заварил свежачок.
Она, чуть помедлив и решив, что выдержала характер, поднялась и отворила дверь.
- Пожалуй, - согласилась сухо.
Он вежливо отступил, и привереда гордо проследовала на кухню, сгорая от любопытства, что он там сообразил. «Уж, конечно, колбасу с батоном, да ещё, небось, докторскую – на что ещё хватит мужской фантазии?» Когда же узрела непривычно богатую, но одновременно и скромную сервировку, и виду не подала, что разочарована и удивлена. «А он, оказывается, несмотря на страхолюдный вид, совсем домашний». На столе в плоской тарелке красовался приличный шмат красно-коричневой ветчины, наполовину нарезанный на тонкие аппетитные пластики. На другой тарелке повалились друг на друга ломтики ноздреватого сыра с выступившими капельками влаги. Рядом, прямо на столешнице – какой-то необычный жёлтый хлеб с коричневой корочкой. В дополнение ко всему убийственному холестерину, ещё и пачка новозеландского масла, и совсем уж провокационное ожерелье из эклеров. Крупные конфеты в разрисованных цветами фантиках казались в обжорном натюрморте совершенно лишними и явно предназначались хозяйке. Она уселась на привычное место у холодильника и требовательно уставилась на косматого метрдотеля. «С такой волосатой мордой нельзя подпускать к готовке – всё будет в волосьях», - подумала непримиримо. А он, осторожно примостившись напротив, на неудобном узком пластмассовом табурете, снял полотенце с заварника и, потянувшись к её чашке, осведомился:
- Вам как: пожиже или погуще?
- Не жмотьтесь! – ответила резко и ещё раз оглядела обжорку на столе, решив, что диета диетой, а пошамать малость хотя бы разок да на дармовщинку не повредит. И потому решительно ухватила сдвоенные ломтики хлеба, втиснула между ними наиболее толстенький пластик ветчины и сунула бутерброд в рот, нагло глядя на щедрого гостя. Тот не замедлил последовать её примеру, обнажив крупные ровные и белые зубы. «Как у зверя!» - неприязненно определила она. - «Такими не то, что ветчину – кости грызть можно».
Они дружно, прихлёбывая почти коричневый чай, почти справились и с ветчиной, и с сыром, и с горчичным хлебом. Можно и передохнуть перед повторным чаем и спокойно обозреть приговорённое ожерелье.
- Кем это вы вкалываете, что поесть можете только вечером? Военный? – спросила и сразу же сама себя опровергла, сообразив, что лохматых в армии не держат. Разве что только ради естественного камуфляжа в какой-нибудь сверхсекретной операции где-нибудь на Кавказе.
- Нет, в армии, слава богу, никогда не был, - отказался он от престижной службы. – Я, можно сказать, приземлённый исследователь, землекоп, собиратель и коллекционер камней…
- Археолог? – догадалась она, но он снисходительно улыбнулся, не подтвердив догадки.
- …сыщик и аналитик-дедуктивист…
- Следователь по особо важным делам? – поправилась, и опять в молоко.
- …сочинитель, критик и архивариус в одном лице…
- А-а, писатель-документалист? – предположила уже неуверенно.
- …а ещё заядлый охотник и рыбак…
- Ну, знаете ли! – вспылила, теряясь в догадках.
- …и вообще – свободолюбивый бродяга и авантюрист в хорошем понимании.
Она только беспомощно хмыкнула, пожав плечами.
- Кончайте свои шарады! Кладите козыри!
Он добродушно рассмеялся:
- Какие там шарады и козыри? Вы, по сути дела, всё угадали: я и археолог, и следователь, и писатель, и бродяга, и охотник, и рыбак, а всё вместе – геолог-съёмщик и геолог-поисковик.
- О-о-о! – протянула она уважительно. – Впервые вижу настоящего геолога. – Поболтала ложечкой остывший чай в чашке, брезгливо посмотрела на эклеры и взяла один, решив, что один-то не повредит талии. – Берите, - предложила и геологу, но тот отрицательно помотал кудлатой головой.
- Спасибо, не хочется, - и подлил ещё чаю себе и ей, - не привычен, измажусь ещё кремом, - и рассмеялся, а она сразу же поняла, что дяди Вани-страдальца из него, конечно, не получится – слишком могуч и жизнерадостен, но в целом, если привести в порядок, дядька вполне ничего. Особенно хороши глаза – чистые, весёлые, внимательные, располагающие к общению и… добрые. А глаза, вспомнила, - отражение души. С ненавистью взглянула на разорванное ожерелье, которое, получается, он купил для неё, и взяла-таки ещё один холестеринчик, разумно решив, что где один, там и второй – какая разница!
- Вы забыли добавить к перечню своих специальностей ещё и профессию провокатора.