- Здорово, детки! – и все вразнобой в ответ:
- Здравствуй, дедушка Мороз!
- Пришёл я поздравить вас с наступающим да не с пустыми руками, - и бухнул на стол ящик с надписью «Ильину». – Ну-ка, Лёничка, тащи топор, посмотрим, что нам передала Снежная королева, мать моя.
- Чё ругаешься-то? – осёк его Тарута и опрометью выскочил за топором. – Открывать? – спросил, вернувшись, глядя не на дедушку, а на дядюшку Ильина.
- Давай, - разрешил тот, - только осторожнее.
Все тесно сгрудились, с любопытством глядя на подарок, свалившийся с неба, а точнее, с вертолёта. Ещё большее, почти ошеломляющее удивление вызвало появление из ящика, словно из короба коробейника, одной за другой шести тёмных в серебряной фольге бутылок шампанского. А следом за ними щедрый дед Мороз выгреб прямо на стол ярко-оранжевые мандарины, красно-зелёные яблоки, конфеты в цветных фантиках, хорошие сигареты, две банки «Нескафе» и даже коробочку с десятком ёлочных шаров. Каждый, не веря глазам своим, старался дотронуться до бутылок, подержать в заскорузлых пальцах оранжевые мячики, поближе рассмотреть рисунки на фантиках, понюхать сигареты и потрясти банки с кофе.
- Кончайте смотрины, - распорядился, наконец, кудесник, счастливый больше всех, - а то не успеем услышать нашего государственного кота Леопольда. Давай, Иван Васильевич, готовь застолье.
А что там готовить – кружки на стол, выслушали президента, не очень-то вникая в правильные слова, отскакивающие от мозгов словно мячики пинг-понга, дождались боя курантов, сдвинули над столом заполненные железные бокалы с ручками и осторожно – не дай боже капнуть! – выпили по трети. И всем досталось по паре мандарин и яблок.
- Не поманил Севолодович, - поцокал языком Диджей, - точно – кислота, - заглянул для уверенности в кружку.
Когда выкурили по дорогой сигарете, встал Иван Всеволодович.
- Дорогие товарищи, - от избытка чувств все слова, теснящиеся в голове, казались бессмысленными, пресными, и он не знал, что сказать, какими словами определить состояние общности с этими людьми, обделёнными судьбой, но не потерявшими человеческой сущности. – Вот и ушёл ещё один год нашей недолгой жизни. Всё в нём было: и плохое, и хорошее, но мы забудем первое и отложим в памяти второе, пожелав, чтобы в наступающем году хорошего было вдвое, втрое, вчетверо больше, и не будем отчаиваться, когда на смену радости придут краткие неудачи, помня, что жизнь вся состоит из рваных отрезков, но в наших силах удлинить хорошее, так постараемся, чтобы оно было как можно продолжительнее. Лишь бы не подвело здоровье – главное наше богатство, которое надо беречь, не отравляя сами знаете чем. Здоровья вам всем! И пусть у тех, у кого есть семья, родится сын, а те, у кого её нет, счастливо обзаведутся ею, пусть на новой дороге будет меньше колдобин и шлагбаумов и больше хороших встреч с добрыми заботливыми женщинами, с верными друзьями и обязательно с родными и родителями. Сейчас, в эту самую минуту, они тоже вспоминают нас и желают нам, а мы им, доброго здоровья, счастья и успехов. С Новым годом вас, дорогие травиловцы!
И все снова встали, сдвинули кружки и выцедили, не торопясь, ещё треть.
- Никогда не думал, что шампанское вкуснее водки, - с ясной улыбкой произнёс Ивась, - никогда и помыслить не мог, что встречу Новый год насухо, вот так. Дурни мы всё же, сами себе подножки ставим. – В углу нар отсвечивала отражёнными в ёлочных шарах огоньками зелёная красотуля, радуясь всеобщей радости. Только у Травилова вдруг выступили на глазах слёзы. – Ты чего, Санёк?
Тот смущённо утёр ладонью предательскую влажность.
- Хорошо сидим… аж сердце замирает.
- Вот и тост, - быстро нашёлся Иван Всеволодович, и опять сдвинули кружки, улыбаясь друг другу.
- Пошли на улку! – завопил разгорячённый Диджей и первым заспешил, не одеваясь, а за ним бросились и остальные. Там сцепились руками и закружились в языческом хороводе вокруг ёлочного божества, выкрикивая невпопад и перевирая забытые слова новогоднего гимна: «В лесу родилась ёлочка…». Пришлось вести мелодию Ивану Всеволодовичу, да и тот помнил только несколько первых куплетов, но их хватило, чтобы ощутить дружескую сплочённость и радость от общения. Потом гоняли чаи с конфетами, да так, что печурка не справлялась с вытяжкой никотиновой отравы, и пришлось в конце концов открыть дверь. Истошно орал транзистор, шумели картёжники, громко смеялись нехитрым шуткам трепачи, а Иван Всеволодович вдруг затосковал и ушёл, никем не замеченный, по-английски, восвояси.
Растопил печь и улёгся на лежанку, подложив руки под голову. Ему, похоже, в новом году никаких новых встреч не светит – ни с хорошей женщиной, ни с новыми друзьями, ни с родителями, и вообще не предвидится ничего нового: зимовка на канавах, летняя съёмка на северном листе, осенняя нервозная подчистка летних огрехов и предзимняя инвентаризация и обработка собранных материалов, - вот и всё, всё как обычно. Да и здесь, на Травиловке, нахрапом ничего не удастся получить. Очевидно, придётся сочинять проект и настраиваться на длительные поиски и оценку, и будет этим заниматься, вероятнее всего, кто-то другой. Рудопроявление есть, но какое? Название – отталкивающее, а от него многое зависит. Он назовёт его Марьиным, надеясь, что мужики не будут против. Интересно, вспомнила Мария Сергеевна о нём в канун нового года хотя бы раз? Безусловно вспомнила. Но как? Со снисходительной усмешкой, или равнодушно, или… нет, третье «или» исключено! Но почему? Что ей мешает? Женский максимализм, подразумевающий всегда и во всём или всё, или ничего? Ладно, будем надеяться, что мил, но не нужен, и на том спасибо. Что же всё-таки делать с Марьиным? Отступиться? Спрашивать Романова и тем самым расписаться в несостоятельности? Не хочется. Как она тогда о нём подумает? Надо, однако, не размётываясь в сомнениях, делать своё маленькое дело и, значит, покопаться в чужом огороде, убедиться, что там пусто, и уж тогда поднять лапки вверх. Только так!
Новогоднее утро родилось ненастным, подстать перспективам. Было сравнительно тепло, откуда-то набежал густой туман и сыпал мелкий льдистый снег, больно секущий открытую кожу лица и рук. Иван Всеволодович зябко поёжился, прижав руки к груди, и заторопился натаскать в оба зимовья дров и воды в чайники из незамерзающего ручья. Затопил обе печурки, не опасаясь разбудить засонь, которые дремали, затаившись в застёгнутых наглухо спальных мешках и храня скопленное за ночь тепло. Разжёг и большую печь в напрочь застывшей кухне, поставив варить гречку с тушёнкой в большой ведёрной кастрюле. Потом умылся снегом и в ожидании чая попытался наметить план действий на день. Бичи будут отдыхать, а он, пожалуй, начнёт, не откладывая и не поддаваясь сомнениям, осуществлять свою задумку. И потому, напившись крепкого чая с хлебом и сиротским ломтиком сала, не дожидаясь каши, предупредив поднявшегося Николая, что до полудня уйдёт на канавы, оделся в ватный «мундир» и выходные валенки, подпоясался широким солдатским ремнём с медной пряжкой, которым очень дорожил, засунул за него сзади топор, прихватил широкую совковую лопату и двинул торить тропу, изрядно засыпанную снегом.
Пробрался к самой последней, нижней, канаве, а от неё, не останавливаясь, приметив издали кучку растущих на заметённом снегом берегу ручья деревьев, стал пробиваться к ним. Снега было здесь выше пояса, до деревьев – метров тридцать, и пока добрался, всё на нём вымокло и задубело. Поверху копалось легко, снег был рыхлым, а внизу слежался слоями, словно древние геологические пласты, и был тяжёл как лёд. Оглядев деревья, выбрал на смерть два, наклонённых к ручью, умело подсёк с двух сторон так, что они завалились кронами на тот, более высокий, берег. Потом вырубил толстую лагу и, действуя ею как рычагом, соединил корневые части, предварительно обрубив ветки. Из молодых деревцев вытесал два опорных шеста, один оставил на этом берегу, а со вторым и лагой перешёл по деревьям, обрубая ветки, на другой. Там тоже подчистил стволы и соединил вместе. Всё, переправа через рубикон готова. Можно и посидеть, отдыхая, на одном из угробленных деревьев. Отдохнув, вернулся к канавам, вытесал и поставил вешки, отмечая наиболее удачные рудные пересечения и определяя тем самым визуальную ориентировку рудоносной зоны. На душе полегчало и даже вроде бы стал подсыхать, да и погода, смилостивившись, стала налаживаться. Низовой ветерок погнал туман, цепляющийся за кусты, вниз по долине, сквозь марево увиделось мутное солнечное пятно, и снег перестал сыпать холодными иголками, сменившись на редкие мягкие и тёплые снежинки. Пора возвращаться, но он ещё отметил по буссоли азимут простирания зоны и приметил дальний ориентир на чужой земле в виде сопки-голыша. Нестерпимо захотелось идти туда и копать прямо сейчас, и Иван Всеволодович еле сдержал себя, тем более что наступил уже контрольный полдень, а нарушать дисциплину безопасности ему, руководителю, не пристало.