Доброволец скатился к нему на собственных салазках, удерживаясь за тяжеленный рюкзак-якорь, когда пасмурный день, обещавший снег, чуть помутнел, а Иван Всеволодович пробился к прячущейся руде на метр.
- Ну, как? – улыбнулся помощнику. – Всё цело?
- Нормально, - успокоил тот, - мне-то что – всё вниз да вниз, а вы, смотрю, изрядно повкалывали.
Ручной канавокопатель тоже был доволен собой.
- Стараемся, начальник, - отрапортовал шутливо.
- В передовики рвётесь? – Доверие и хорошая физическая встряска пошли парню на пользу: в глазах уже не было неуверенной мути, они смотрели ясно и весело. – На приз надеетесь?
- Вместе тяпнем, когда докопаемся, - ещё приветливее улыбнулся старший. – Нам бы только зацепить здесь рудную струну, чтобы всё рудопроявление зазвучало в полный голос. Слушай, я без спроса назвал его Марьинским, ничего?
Николай не возражал, сейчас он был согласен на любое название.
- Нормально, всё лучше, чем Травилово, - и не стал допытываться, кто такая Марья и почему удостоилась такой чести. – Не может быть, чтобы не зацепили, - вытащил из-за пазухи полевой журнал, пощупал – ничего, не вымок. – Пойдём?
- Почапаем, - согласился Иван Всеволодович, поставил кирочку на короткой ручке, совковую лопату с коротким черенком и топор в угол канавы, оделся, подпоясался и вскинул на плечи рюкзак помощника. – Не возникай! – Через заснеженный распадок они перебирались по-разному: начальник – на своих двоих снегоступах, а подчинённый – облегчённой черепахой.
Вечером с нетерпением принялись за разборку собранных Николаем пород и классификацию их по петрографическим и фациальным признакам, нанося определения на схему, наращенную к драной геологической карте Ивана Всеволодовича. Когда кончили, он с удовлетворением отдулся:
- Нет, друзья-однополчане, с авторитетами вы явно промазали.
- О чём вы? – удивился Николай.
Не сдержав затаённой обиды, Иван Всеволодович рассказал, как его предала Антонина и, судя по тому, что у них с Николаем нарисовалось, предала напрасно. А получилось то, что он и предполагал, в чём был убеждён: экструзив и интрузив продолжались на соседний лист, а его канава попала точнёхонько в приконтактовую зону влияния.
- Удивляюсь, - задумчиво произнёс реабилитированный авторитет, - как мог опытный Казанов не увидеть летом того, что мы увидели зимой.
- А он и не мог увидеть, потому что не был в уголке, - высказал совершенно абсурдное предположение младший, - не был потому, что не захотел лезть в стланиковый кошмар, и экстраполировал покровные отложения, надеясь, что в вулканогенной мешанине его маленький обман на маленькой площади не будет заметен. Но ему не повезло с соседом.
- Не может этого быть, - резко возразил Иван Всеволодович, - он же геолог!
- И ещё – человек, - не сдавался Николай. – Ну, если не он, - чуть отступил, - то, может, его помощники наврали, которые здесь маршрутили, а он не проверил, опять же поленившись лезть в дебри. Факт есть факт: то, что увидели мы, не могли не заметить они, если были бы в стланике.
Молодости свойственна торопливая категоричность, а зрелости в сорок пристала спокойная обдуманность.
- В любом случае надо потолковать с Казановым, может, что и прояснится. – Иван Всеволодович, получив утешительные результаты, забыл обиду. – А пока пусть обман, если он есть, побудет у него на совести.
- Не только у него, но и у нас, - жёстко поправил младший, никогда раньше не отличавшийся категоричностью оценок. – Мы, геологи - одна команда, и его враньё – наше тоже. Наша работа построена на максимальном доверии, и нельзя, чтобы даже капля лжи подорвала его устои. По нашим картам делают прогнозы. Какие же они будут, если обоснованы ложью? Геолог не может, не имеет права ошибаться и, тем более, химичить. Разве не так? – лил он бальзам на размягчённую душу старшего.
- Так-то оно так, - не стал тот возражать против неоспоримой истины, - но есть ещё и жизнь с болезненными выкрутасами, и люди, которые часто одёргивают за рубашку, а то и за уши, поневоле захимичишь.
Николай рывком лёг на спальник, заложив руки за голову.
- По рукам и по мозгам надо!
Старший снисходительно усмехнулся, собрал карты, положил на полочку и сам улёгся.
- Что же ты предлагаешь?
- Написать докладную Романову.
- Донос?
- Почему донос? Зачем вы так? – Николай в негодовании сел на нарах, подобрав ноги под себя. – Если вам не нравится ассоциация, давайте я напишу.
Иван Всеволодович с минуту молчал.
- Нет, - наконец нашёл своё решение, - ничего писать не будем. – Честнее будет, если я расскажу об ошибке… - он намеренно не сказал «о вранье», - …Казанова во всеуслышанье на защите проекта по поисково-разведочным работам на Марьинском, - приятно мазануло по сердцу название рудопроявления.
Теперь долго молчал Николай, глядя на ровное пламя за стеклом настольной лампы. Что-то обдумав и надумав, попросил, чуть покраснев и не глядя на руководителя:
- Давайте, я сделаю.
- Что сделаешь? – не сразу сообразил старший.
- Проект.
Иван Всеволодович даже сел, услышав неожиданное предложение, никак не вяжущееся с недавним желанием парня завязать с геологией.
- Делай, - согласился без лишних слов и на всякий случай подстраховался не обидно, - я помогу, и защищаться будем вместе, - и, чтобы дать смятенным мыслям парня прийти в норму, добавил: - Завтра ты – здесь, я – там, вернусь к пяти. – Это было не обсуждаемое распоряжение.
Когда сморённый усталостью «пожилой» уже внедрялся в сновиденья, младший вдруг спросил:
- Как вы думаете, может быть женщина преданной?
Вопрос был явно не риторический, и Иван Всеволодович ответил коротко и безжалостно:
- Не может, если не любит дело, которому предан мужчина. – «А Мария Сергеевна? Она любит только актёрство».
На следующий день вышло, однако, всё не так. К пяти он только-только закончил зачистку полотна не очень глубокой, в общем-то, канавы, всего в два метра, вскрыл массу кварцевых прожилков в зоне повышенной трещиноватости и только в самом конце канавы напоследок наткнулся на мощную рудную зону с крупными сростками кварца, вкрапленностью сульфидов и гнёздами галенита. Как же можно было оставить её на ночь и уйти домой, не разобравшись, что она из себя представляет. Понадеявшись, что успеет за час, он взялся хорошенько зачищать зону, низко наклонившись в узкой, чересчур экономной горной выработке, как вдруг услышал посторонний шелест породы и только успел выпрямиться, как на него обрушилась северная, высокая стена выработки, отслоившаяся по невидимой сверху трещине. Он даже не успел выпростать руки с лопатой и так и остался стоять, заваленный по плечи. Попробовал пошевелиться – бесполезно: мокрое от пота тело елозило в одежде, а ватный костюм намертво был зажат землёй и камнями. Попытался поднять руки – с тем же успехом. Попробовал, ослабляя давление, пошататься из стороны в сторону в узкой расселине – только сильнее уплотнил капкан да ещё и добавил осыпавшейся породы сверху. Становилось не смешно. «Надо же», - подумал с чёрным юмором приговорённого, - «не почесаться, не высморкаться, не шапку поправить, а она, вредина, сползла почти на глаза». Оставалось не рыпаться и ждать спасения от своих. Должны же они обеспокоиться долгим отсутствием уважаемого начальника? Кроме того, что не смешно, становилось всё холоднее и холоднее, начала пробирать зябкая отвратительная дрожь, поднимавшаяся волной откуда-то снизу влажной спины. Сигнальное солнце давно уже укатилось за сопки. От отчаянья попробовал снова пошевелиться – стоп! – вызвал ещё большую осыпь, так недолго соорудить и собственный варварский могильник. Покричать, что ли, всё теплее и веселее будет.
- О-о-о! О-о-о! О-о-о! – загудел что есть силы в сдавленной груди, и опять посыпались камни, предупреждая, чтобы не дёргался, не испытывал немилостивую судьбу, уготовившую такое вот неприятное испытание. Завыть, что ли от бессилия? Чёрт, где же они? Сам, не замечая, стал засыпать. Этого ещё не хватало! Слабак! Влип по дурости – умей терпеть и ждать!