Во-первых, проект по Марьинскому. Умница Николай Рябцов в темпе и грамотно закончил все трудоёмкие составительские и оформительские работы, внутренняя рабочая экспертиза прошла успешно, поправки внесены, через день намечена защита в экспедиции, а следом – выезд в Управление. Иван Всеволодович намеревался было для надёжности двинуть туда сам, но потом, подостыв, решил дать возможность Николаю самостоятельно завершить первый геологический труд, да и неудобно первооткрывателю гоношиться со своим недоразвитым геологическим дитятей, подумают тамошние коллеги, что выпячивается мужик, пыжится, не определив ещё размеры славы. А вдруг и на самом деле, во что не хотелось верить, месторождение окажется так себе, и он напрасно раздувает щёки. Пусть лучше другой, более-менее нейтральный, доказывает обратное.
Вошла Зина.
- Вот, - положила на стол два листка, густо исписанных мелким почерком, - сделала.
Это были срочные описания шлифов. Положила и повернулась, чтобы выйти и не мешать начальству думать над их общими проблемами, хотя давно известно, что чем больше начальник думает, тем хуже для подчинённых.
- Постой, - остановил её Иван Всеволодович. – Слушай, если бы ты не была замужем, пошла бы за меня?
У неё глаза сначала округлились от удивления, а потом заискрились смехом.
- Запросто, - и было не ясно, то ли отвечает серьёзно, то ли льстит на всякий случай.
- Что так? – попросил уточнить жених.
Она улыбнулась, не пряча весёлых глаз, и стало понятно, что подыгрывает.
- А вы – надёжный.
Определение ему понравилось, не понравилось, что некоторые так не считают.
- Вот, вот, - круто свернул в сторону отвергнутый надёжный семьянин с большим носом. – Помоги Николаю стать надёжным. Сделает проект, защитит, станет начальником отряда и будет таким же. Ты только помоги ему, не суйся в его колею, побудь малость второй, лады?
Зина засмеялась опять непонятно: то ли согласна, то ли прячется. Чтобы не раскрываться, тоже сменила тему.
- Говорят, Алёшину «уходят» от нас?
Откуда узнала, какая такая сорока подслушала тайный разговор его с Романовым? Не иначе, как Романиха сладостной ночью выклевала новость из плеши мужа и разнесла на хвосте по округе.
- Может быть, - уклонился от конкретного ответа Иван Всеволодович. – В партии нет двух штатных единиц старших геологов – или она, или Николай. Тебе как хочется?
- Вам виднее, - отвела хитрюга глаза к окошку. – Жалко её.
- С чего это?
- Она беременна. – Зина с любопытством наблюдала за выражением вытянувшегося в изумлении лица начальника.
- Не манишь? – он никак не мог переварить неожиданную новость. – Когда же она успела? – задал совсем глупый вопрос. – Кто? – и тут же мелькнула догадка: - Казанов?
Зина, не отвечая, повернулась и вышла, тем самым подтвердив догадку. «Вот те на!» - расстроился Иван Всеволодович, как будто это ему наставили рога. «Ну, Антонина! Ну, бабьё! Всё-то влезут поперёк задуманного. Если оглянуться, то вся история, начиная от Евы, ими сделана. И что теперь делать?» Задумался, но, ничего не придумав, решил по-бабьи свалить решение на Романова. Но тот тоже не захотел мараться в грязном деле и сыграл в стеночку:
- Что предлагаешь?
А что предлагать третьему лишнему? И он попытался одним ударом загнать мяч в угол.
- А что предлагать? Переводи к виновнику, так будет честно.
Романов засмеялся, ему наказание местному Казанове понравилось.
- На каком основании? – потребовал формулировку.
Инициатор чуть замешкался.
- Ну, скажем, для воссоединения семьи.
Оба начальника довольно заржали, представив себе выражение лица будущего папаши. Но Пётр Романович всё же попросил:
- Ты сначала переговори с ней, может, она и сама согласится без шума… полюбовно… - и опять оба заржали, - уйти к нему. – На том пока и остановились.
Вечером, когда все разошлись по домам и осталась одна Антонина, Иван Всеволодович подошёл к ней. Она правила текст и даже не подняла голову. «Знает, что я её отфутболиваю», - догадался бывший соавтор, - «тем лучше, легче разговаривать, не надо экивоков».
- Много ещё? – спросил, готовясь к неприятному разговору.
- Будет в срок, - буркнула, не отрываясь от текста и всем видом показывая, что он ей безразличен.
Можно было не притворяться, не сластить пилюлю.
- Слушай, к Казанову работать пойдёшь?
- Ни за что!
Вот и весь неприятный разговор.
- Ну и правильно, - неожиданно для неё, да и для себя, одобрил отказ Иван Всеволодович, - мы ещё с тобой повкалываем.
Алёшина подняла на него некрасивое лицо, ещё больше обезобразившееся выступившими красными пятнами, не веря своим большим ушам.
- Ты что, правда, что ли, хочешь меня оставить?
- А я когда-нибудь врал или темнил? – Она ещё больше зарделась, приняв ответ за намёк себе. – Ладно, корпи дальше, не буду мешать, - и отошёл, а на сердце и на душе так полегчало, что захотелось сделать ещё что-нибудь кому-нибудь доброе, но «кто-нибудь» была далеко и уже не нуждалась в его «что-нибудь».
Вернувшись в свой изолированный закуток с дверьми, открытыми всем и всегда, Иван Всеволодович засел за своё маленькое и неотложное дело – он варганил проект на съёмку нового листа, примыкающего к отчётному с севера. Но мысли убегали в сторону.
Прилетев с зимовья, он в горячности решительно потребовал от Антонины убрать с карты несуразную границу субвулкана, нелепо протянувшуюся вдоль границы с площадью Казанова, но та – на ней уже не было белой кофточки – вдруг неожиданно упёрлась. Пришлось искать правды у Романова, а тот посоветовал не лезть в бутылку и прикинуть, во что эта правда обойдётся. Во-первых, придётся с позором отзывать только-только сданный досрочно отчёт Казанова, что вообще чёрт знает что и сбоку бантик, и затормозить отчёт Антонины до осени, пока не будут сделаны контрольно-ревизионные маршруты. Во-вторых, надо будет переделать оба отчёта за свой счёт и, плюс ко всему, вернуть премии за досрочную сдачу. В-третьих, придётся вернуть деньги в банк за невыполненные работы и придержать всем зарплату. В-четвёртых…
- Слушай, Иван, стоит ли овчинка выделки? Уйми свою жёсткую принципиальность. Разве можно поручиться, что на других участках, в том числе и у тебя, нет недоработок? Главное что? Главное – это сделать и сдать работу вовремя, а недоделки всегда были, есть и будут, особенно в нашем субъективном деле. Мы не немцы, мы без недоделок не можем. Посмотри, как строим и на производстве, и у себя дома – всё в недоделках. Ну, никак не может русский человек сосредоточиться на деталях, ему главное – сделать по-крупному, а недоделки оставить на долгое «потом». Да и лень доделывать, и смысла нет. Какой резон вылизывать площадь съёмки, если на ней не оказалось приличного оруденения? Будет подобное Марьинскому, тогда вернёмся и доделаем, развяжем узелок на вашем с Казановым стыке, исправим карты, не беспокойся, не оставим брака. Пойми, наш человек не любит слишком честных и принципиальных, считая их не в меру привередливыми, зацикленными на деталях и оттого тормозящими главное дело. Наш брат привык смотреть на всё шире, не замыкаясь, не останавливаясь на деталях. Если входная дверь получилась со щелью, в которую дует, и рамы перекошены так, что окна закрываются и открываются с треском, а крыша течёт потому, что плохо уложили шифер, так что – в доме нельзя жить? Подумаешь, недоделки! Вселимся и устраним. До пенсии далеко, да и потом ещё сподручнее. Такие уж мы генетически: разгильдяи в делах, но в душе праведники. Что делать! Замнём?
- Уговорил, - пробормотал правдолюбец, чуть замявшись и почему-то покраснев, и добавил: - но не убедил.
- И то хлеб, - понятливо усмехнулся Романов, - хотя и с горчицей.
И теперь, сидя за столом в вечерней раздумчивой тишине, Иван Всеволодович не был убеждён, что поступил правильно, но другого решения тупиковой ситуации не знал и сейчас. Вот и Мария Сергеевна почти так же поступилась принципами ради творческой карьеры и вышла замуж за подвернувшегося режиссёра ради ролей. Но Иван Всеволодович убеждён, что долго в тесных семейных путах она не продержится – не тот характер – и уйдёт от режиссёрика, поскольку предназначена судьбой ему, Ивану, поскольку Иван да Марья природой объединены в один нераздельный и неразлучный цветок. Приятно и успокоительно, конечно, так думать, но кто может безошибочно предсказать хотя бы завтрашний день. Долой слезливые мечты, надо работать и работать, делать, невзирая ни на что, своё дело, питающее и душу, и голову, а остальное пусть прислонится, если суждено.