- Что так быстро сбежал: приехала не та, что ожидал?
- Та, - неохотно ответил Иван Всеволодович. – Всё у нас прекрасно.
- Почему тогда вернулся так быстро?
- Синоптики обещают непогодь, надо спешить со съёмкой.
Жорж зашевелился в мешке, укладываясь поудобнее, и сладко зевнул.
- Синоптики – шаманы, они сами себе не верят, - и ещё раз, не удержавшись, зевнул. – Тем более, миловался бы с невестой, пока не разъяснится.
-Успею ещё, - разговор для Ивана Всеволодовича был неприятен, хотя он и ожидал его. – Вся жизнь впереди.
- Совсем не ценишь ты, трудоголик, главных житейских радостей. Вместо того, чтобы от души наслаждаться подвалившим счастьем, удираешь, ссылаясь на непогоду. Неубедительно. Вторую-то главную радость придётся, может быть, долго ждать.
- Какую ещё вторую? – начал раздражаться счастливец.
Жора усмехнулся:
- Ту, что после развода.
- Слушай, - вспылил, наконец, жених-дезертир, - у тебя прямо параноидальная болезнь по поводу разводов.
Больной не стал отрицать.
- Есть маленько, - и, помолчав, - но выздоравливаю.
- У нас никаких разводов не будет, - категорически заявил Иван Всеволодович и тоже завозился в мешке, забираясь поглубже и намереваясь прекратить глупую перепалку. – Не дождёшься!
Раздражитель опять глухо, сонно, хохотнул.
- Брак – союз двух.
- И в ней я уверен, - отрезал жених, - даже больше, чем в себе.
- Ну, ну, - скептически прогнусавила ехидна и затихла.
А Иван Всеволодович долго ещё ворочался, соображая, как им с Верой поскорее приспособиться друг к другу. Трудоголик? Ну, и что? Вчера она, когда он сообщил ей, что улетает, не подала и виду, что ей обидно, а просто, почти равнодушно, заметила: «У тебя была и всегда будет только одна жена – геология», и всё, и расставались утром с натянувшейся прохладцей. «А у той, что в Москве», - подумал сейчас, - «тоже был и будет только один муж – театр». Потому и хорошо им на расстоянии, потому судьба и хранит их от встречи.
А Марию Сергеевну словно что-то толкнуло под ребро, словно кто-то заставил встать с дивана, подойти к тумбочке и, пошарив, извлечь запылившийся талисман. Подув на него, обтерев руками и потерев о джинсы, она, приблизила его к глазам, заглянула внутрь, но там было мутно, туманно. «Господи!» - испугалась. – «Неужели опять с ним что-то стряслось? Позвонить? Нарваться на грубость мегеры? Подставить Ивана под нахлобучку? Под ложную ревность? Нет, нельзя». Вздохнув, положила камень на прежнее место, на телевизор. «Выкарабкается, он такой», - улыбнулась, явственно представив себе лохматого верзилу.
У неё-то, слава богу, всё оки-доки, а всё с подсказки волшебника-мага. Она, наконец-то, твёрдо встала на обе ноги – и в работе, и в личной жизни. Одной ногой она твёрдо укрепилась в учительском доме, где с присущей ей энергией принялась создавать не просто драматический кружок, а народный учительский театр. И к этому были все предпосылки: и её неистовое желание и опыт актрисы, и неподдельный энтузиазм учителей, желающих разнообразить постылую зарегламентированную жизнь и избавиться от стрессовых приобретений в современной школе. Была и всемерная поддержка от директрисы, оказавшейся фанаткой театра, причём театра классического. Наконец-то Мария Сергеевна стала по-настоящему свободной актрисой, свободным художником. Никто не понукал, не подправлял грубо, ни с кем не надо было спорить – она сама себе режиссёр и постановщик, и это прекрасно. Да и самодеятельные актёры были на высоте – все образованны, начитаны, все хорошо знакомы с театральным репертуаром, работать с такими – одно удовольствие. Не то, что с недотёпистым артистическим молодняком, который ограничивался только зубрёжкой текста роли, не вникая в суть образа, а на режиссёра, когда им втолковывали, как надо прочувствовать героя, смотрели оловянными глазами, прокручивая в тупой башке вчерашнюю тусовку в ночном клубе. Для них театральное искусство – занудное ремесло, а постановщики – привередливые начальники. Со своими же учителями она сразу, уже с третьего занятия и всеобщего согласия замахнулась, не мелочась, на постановку всего любимого Чехова и большей части Шекспира. Приятно было экспериментировать и творить, творить и пробовать, не оглядываясь на предвзятое мнение цеховиков, раздражение продажных критиков и извращённый вкус заевшегося среднего класса. В общем, впереди у неё ясная ровная дорога, чистый горизонт и полная свобода. Наконец-то она обрела то, чего всегда хотела – режиссуру и возможность творить, как ей мыслилось и чувствовалось. А осенью она обязательно пойдёт на курсы театральных режиссёров. Вспоминая иногда театральную каторгу и двух оставленных мужей – маститого режиссёра и успешный театр, она только похохатывала, мысленно обещая обоим, что ещё покажет себя и покажет, каким должен быть настоящий храм словесного искусства. Там было искусство для искусства… и для денег, а здесь, у неё, искусство будет для творчества и для народа.
Вторая нога нашла надёжную опору в загородном доме родителей, куда она всё же перебралась, очень пожалев, что не сделала этого раньше, а в городской квартире теперь бывает наездами и только по необходимости. Очень боялась встречи с малышом, но она, к счастью, подготовленная мудрыми родителями, прошла без прошлого надрыва. «Ты опять уедешь ночью?» - спросил он, накуксившись, не забыв её бегства. «Нет», - присела она к нему на диван, где он разглядывал какую-то книжку с картинками, - «не уеду, я теперь всегда буду здесь жить». Он насупился и непримиримо, в горькой детской обиде, отсёк её потуги к сближению: «Ты мне не мама». Она тяжело вздохнула, освобождая спазм в горле. «Да, я не мама», - и тут же нашлась: - «я буду твоей сестричкой Машей». Он засмеялся и поднял на неё внимательные пытливые глаза, так много уже повидавшие и так много раз обманутые в короткой жизни. «Такая большая?» - не поверил, что сестра может быть больше него. Но тут его внимание привлекла большая красочная коробка, которую она принесла и поставила рядом с собой. «Ты мне привезла?» - «Да». - «Что там, покажи», - и потянулся к коробке через её колени, а она, почувствовав тепло малыша, замерла и чуть не зарюмила. «Вертолёт», - еле выговорила, - «он настоящий, летает». Тогда он совсем залез к ней на колени, обхватил ручонкой за шею и заглянул сияющими глазёнками в её глаза, проверяя: не врёт? «Давай, запустим?» - «Давай», - согласилась сестра, - «только надо в саду, а то здесь места мало». «Пойдём скорее», - потянул он её за руку, она подхватила коробку, и родственная пара короткой цепочкой устремилась в сад. Там они на садовом столике собрали винтокрылое чудо, руководствуясь инструкцией, изучили команды на пульте и подняли радиоуправляемую модель в воздух. И неизвестно ещё, у кого радости было больше. Её домашними обязанностями стало отвозить братика утром в элитный садик, где были бассейн и спортзал, а вечером уложить спать, почитав какую-нибудь сказку. Приходилось утром вставать рано, а вечером не возвращаться поздно. Да она и не стремилась задерживаться, торопясь в обретённый, наконец-то, настоящий дом с настоящей дружной семьёй.
Времени катастрофически не хватало не только на старые знакомства, но и а себя. Вот и сейчас, заскочив в осиротевшую квартиру за кое-каким шмотьём, она и не думала задерживаться и, тем более, вспоминать о ком-то давнем, но что-то толкнуло, попался забытый талисман, и невольно, а, может быть, и волею судьбы вспомнился один старый знакомый, встреченный когда-то в дождливый вечер, убежавший утром, не очень настойчиво добивавшийся встреч потом, признавшийся в любви и женившийся на другой. А она-то, чокнутая и отупевшая от одиночества и потери творческих ориентиров, вознамерилась было искать себя там, в Дальневосточной глухомани, рядом с ним, да, слава богу, не получилось, не судьба, а против неё не попрёшь, только лоб расшибёшь. Как-то он там? Ему-то было проще, он хотя бы одной ногой стоял на любимом геологическом творческом пути. Пусть же повезёт ему и в новой любви, и на этом поставим жирную точку. Хотя шрам, а то и борозда в её душе останутся и ещё долго будут саднить, пока время не затянет душевную рану, оставив только романтические воспоминания, за которые, однако, можно многое отдать. Вздохнув, она окинула комнату взглядом, остановив его ещё раз на мутном кристалле, и заспешила домой. Домой, и только домой!