Когда наши домашние собаки удивляют нас разумными поступками — это понятна. Объяснением этому может служить то, что животное находится все время под влиянием человека. Кто из собаколюбов не разговаривает с собакой о всяких разностях, порой далеких от собачьих понятий и интересов? И кто из нас не наблюдал того особенного напряженного собачьего взгляда, когда собака силится понять то, о чем говорит человек? И взрывов бурной радости, когда до ее сознания доходит смысл сказанного?
Норд, о котором говорится в повести, — щенок одичалой собаки. Понимая, что щенок погибнет, как и остальные ее щенки, она, не доверяясь людям, сама все же отдает своего щенка человеку.
Было интересно наблюдать, как в щенке боролось дикое своеволие бродячих собак с естественным влечением животного к человеку. В повести нет ничего выдуманного.
НОРД
(повесть)
Щенки родились под домом.
Мать на брюхе пролезала в узенькую лазейку, ласковым повизгиванием собирала щенков около себя и, улегшись на бок, слушала, как они, сопя, тыкались носами в теплый, пахнущий молоком живот.
Но скоро в щель стало заметать снег, и собака все чаще скулила, облизывая голодных щенят. Холодная, пуржливая зима Охотского побережья вступила в свои права. Колючий снег убил двух щенят. Третий узнал об этом ночью. Проснувшись от холода, он сразу наткнулся на окоченевших братьев. Испуганный щенок отчаянно завыл.
— Вот, слышишь? Теперь скулит только один, а вчера они еще орали хором. Наверно, остальные замерзли. Ты знаешь, никак не могу приручить их мать. Сколько раз выносила ей поесть, но она дичится и убегает. Если бы ты ее видел! Худущая, черная, шерсть клочьями на ребрах. Промысловый сторож говорит, что она одичала с тех пор, как убежала из потяга. Ой, ну как он плачет, бедный щенок! Неужели нельзя достать его оттуда?
В комнате, где происходил этот разговор, за неубранным чайным столом сидели начальник рыбного промысла Борис Николаевич и его жена. Большая керосиновая лампа освещала комнату ярким спокойным светом. Приколоченные для украшения к стенам оленьи рога бросали на дощатый потолок причудливые ветвистые тени. На двух бурых медвежьих шкурах, распятых на стене, поблескивали полированным деревом и металлом охотничьи ружья. И трудно было представить себе, что эта теплая комната находится в маленьком домике, одиноко стоящем на морском берегу, и что в ста шагах от дома грохочет, взламывая лед, могучий морской прилив.
Колымская пурга была бессильна проникнуть в этот уютный уголок, отвоеванный человеком у стужи, не могла погасить подстриженное пламя в ламповом стекле, оборвать чуткие провода радио, звучащие музыкой далеких городов. Пурге оставалось яростно бросать в окна пригоршни сухого звенящего снега и, завывая, биться в трубе, громыхая закрытой вьюшкой.
Беспомощный щенячий визг вызывал острую жалость. Читавший книгу мужчина при каждом новом визге болезненно морщился.
— Пробовал я достать щенка, да разве я могу пролезть в такую лазейку? Удивляюсь, как собака-то пролезает.
В это самое время собака прибежала на жалобный вой. Щенок затих, а она лизала мертвых и удивлялась их молчаливому безразличию. Собака была очень голодна. За весь день ей ничем не удалось поживиться на помойках. Там кормились более сильные, и она, истощенная щенками, не решалась вступать с ними в драку. Чувствуя, как злобно кусается щенок, не получая молока, собака прислушивалась к голосам, доносившимся сверху. Женский голос был ей хорошо знаком. Сколько раз эта женщина с миской в руках подзывала ее, но собака не могла пересилить свое недоверие к людям. Она хорошо помнила удары остола[4] и лямки упряжки, врезающиеся в спину и под передние лапы. Но щенок злился и кусался, а голос сверху звучал ласково и так непохоже на резкие окрики каюров, что она решилась.
Оттолкнув щенка, который немедленно поднял визг, собака выбралась наружу. Колючая поземка попадала в глаза и, забиваясь под шерсть, таяла на горячем теле. Осторожно оглядываясь, собака подошла к двери, около которой ветер уже нанес маленький островерхий сугроб. Поскребла лапой дверь и, подняв ухо, прислушалась.
