Беда, если в это время из-за угла появлялась старая кляча, запряженная в странную повозку, похожую на большой, наглухо закрытый ящик. За повозкой шагали двое дюжих мужиков с сетью для вылавливания бездомных собак.
Эне Сергеевне сразу начинало казаться, что в хоре воплей, доносившихся из собачьей кутузки, слышится жалобный лай Пыжика. Она осыпала собаколовов упреками, требовала открыть ящик и, убедившись, что среди пойманных бродяжек Пыжика нет, успокаивалась.
А Пыжик, нагулявшись вволю, являлся домой грязный, голодный, но в прекрасном настроении и не чувствовал за собой никакой вины. В наказание за долгую отлучку Эня Сергеевна несколько дней не пускала его одного и выводила гулять на длинной веревке. От такой: неприятности у Пыжика пропадал аппетит. Сидя на корточках с миской в руках, Эня Сергеевна уговаривала собаку:
— Пыжуня, поешь! Смотри, как вкусно, ты только попробуй!
Пес пятился от миски.
— Смотрите, ничего не хочет есть, — жаловалась Эня Сергеевна соседке Прасковье Ивановне. — Опять голодовку объявил.
— Да плюньте вы на него, — убеждала Прасковья Ивановна. — И охота вам переживать? За кого? Тьфу! За собаку! Пропади она пропадом! Детей у вас нет, вот и нянькаетесь со своим Пыжуней. Погодите, будет ребенок, так ваш Пыжуня еще и по помойкам набегается с голодухи.
— Никогда! Слышите, Прасковья Ивановна, никогда не говорите мне этого. Что ж, по-вашему, у меня одна любовь и на собаку и на ребенка? Пожилая вы женщина, а рассуждаете глупо.
Прасковья Ивановна уходила из кухни, от греха подальше, и Эне Сергеевне последние слова приходилось кричать ей вслед:
— Я знаю, вы спите и видите, чтобы Пыжик пропал! Вы его ненавидите!
…Появление маленького Валерика Пыжик принял со всей собачьей восторженностью. Он прижимался носом к детской постельке, втягивая в себя незнакомый смешной запах пеленок и молока. Когда Валерика выносили гулять, Пыжик важно шел рядом с колясочкой и, поглядывая то на хозяйку, то на малыша, улыбался.
Вскоре Пыжика выселили из комнаты, и он целыми днями лежал поперек коридора.
С каждым днем его жизнь менялась к худшему. Вместо прежнего: «Пыжуня, поешь», — из кухни слышался визгливый крик: «Как ты мне надоел! Чтоб ты подох, противный!».
Понурясь, Пыжик выходил на улицу и отправлялся на обследование помоек. Видели Пыжика и на рынке в мясном ряду, где он вместе с беспризорными собаками, трусливо поджав хвост, подкрадывался к мясным крошкам, затоптанным в грязь.
Прасковья Ивановна, стыдясь своей слабости, потихоньку подкармливала Пыжика и, вздыхая, гладила по голове. Наконец Эня Сергеевна получила большую комнату в другом доме. Все жильцы обрадовались за Пыжика, теперь-то он не будет беспризорничать. Там и ему найдется место.
Каково же было их удивление, когда через два дня после переезда Эни Сергеевны Пыжик вновь появился в коридоре. Он лежал у дверей комнаты, где жила раньше его хозяйка. Кто знает, может, псу казалось, что за дверью осталась его прежняя жизнь, полная человеческой ласки?
Эне Сергеевне сказали, что Пыжик находится на старом месте, и она пошла за ним. Как только Эня Сергеевна с Валериком на руках вошла в коридор, Пыжик, улыбаясь, радостно визжа, бросился к ней.
— Какого черта ты отираешься по чужим домам? — грубо закричала Эня Сергеевна. — Что, у тебя своего дома нет?
Валерик потянулся к собаке, и мать переменила тон:
— Это Пыжуня! Наш Пыжуня! Ну-ка, хлоп Пыжуню! Побей его, вот так. Не ходи куда не надо.
Детская ручка била собаку по голове, а пес…
— Смотрите, ему нравится. Он улыбается, — восклицала Эня Сергеевна. Пыжик смотрел на нее и ребенка и скалился, но это не было улыбкой. Он не хотел идти со своей хозяйкой. Она силком вытащила его на улицу. Пес вырвался и прибежал обратно.
Вечером на общем собрании в коридоре жильцы решили, что пусть Пыжик остается в доме.
— Вот только как Прасковья Ивановна? — сказал кто-то. — Она ведь не любит Пыжика, может, будет возражать?
Прасковья Ивановна молча распахнула дверь своей комнатки. Пыжик спал на коврике, занимая все свободное место маленькой комнатушки.
Загадка
— Будете работать на Горностае, — сказал мне заведующий конбазой совхоза.
Горностай! В воображении возникла стройная, белоснежная лошадь. Но конюх уже подводил ко мне старого конягу с разбухшими от ревматизма коленями.