— Чайник денежки кует, это к удаче, — убежденно изрек Петр. — Найдем золотишко.
Слово золотишко отворило красноречие Николая. Он принялся мечтать вслух: как они обнаружат богатейшее месторождение металла, родится новый прииск, и назовут его…
— Тараторка, — ухмыльнулся Антон. — В честь тебя!
Николай обиделся:
— Остряк! Кустарь-одиночка!
— Да это я речку предлагаю так назвать. Чего ты? — примирительно пояснил Антон.
— А что, подходящее название, — заметил Дмитрий Николаевич. — Так и запишем: речка — Тараторка. А теперь спать. Вон Кузя уж третий сон досматривает.
Удача — сестра счастья улыбнулась поисковикам. Ничтожные, тусклые крупинки на дне лотка подтверждали давнишние сведения об этой речонке. Счет дней сменила череда радостей и сомнений.
Тараторка поддразнивала искателей, подавая им мелочишку и заставляя жадно мечтать о ее возможных богатствах. Лукавя, обманывая, она завлекала геологов в свои верховья. И наконец наступил день, когда в пробе, взятой из-под сгнившего верхнего покрова заболоченного берега, обнаружилось богатое золото.
Сомнения исчезли. Оставалось установить границы золотоносной зоны. Людьми овладела горячка работы, полная бескорыстной жадности. Затемно они возвращались на стан, ели на скорую руку под причитания Петра, что все перепрело, потеряло вкус. Спали тоже беспокойно. Времени оставалось в обрез. В воздухе уже явственно слышался горьковатый запах осени.
Кузя, каждый день уходивший с поисковиками, свирепствовал в бурундучьих селениях, разнообразя свой стол дичиной. Несколько раз он по-братски пытался поделиться своей добычей с людьми.
Петр уже давно приглядывался к Тараторке. Не раз видел тени стремительно проносящихся рыб. Зашивая свою гимнастерку, он вдруг наткнулся на заколотый в кармашке рыболовный крючок и решил побаловать товарищей ухой.
Поплавок из пробки сейчас же прибился к большому валуну на середине речки и внезапно исчез. Только бы не зацепился, испугался Петр, плакал тогда крючок. Он потянул и почувствовал отдавшийся в руку сильный толчок.
— Есть! — вскрикнул Петр и выбросил на берег здоровенного хариуса.
Любуясь пойманным красавцем, Петр прихватил зубами потухшую папиросу и полез за спичками. Из коробка, возмущенно гудя, полезли толстые мухи.
— А, черт! Угораздило перепутать коробки, — ругался рыбак, глядя на разлетавшуюся насадку. — Придется идти на стан и снова ловить мух.
Взобравшись на обрыв, Петр остолбенел: поваленная палатка лежала кучей брезента. Валялись разломанные в щепки ящики с продуктами. На земле белела мука. А виновники разгрома — два больших медведя с медвежонком сидели у растерзанного мешка с сахаром и, смачно чавкая, отправляли в пасти последние куски.
— Вы чего делаете? — заорал Петр и кинулся к медведям.
Звери вскочили и пустились бежать, но вдруг один из них повернулся, рявкнул и, поднявшись на дыбы, пошел на Петра. Увидев надвигающуюся на него тушу, Петр опомнился. Холодея от тошнотного страха, он бросился назад, спрыгнул с обрыва в речку. Доплыв до валуна и прижавшись к серому, в черных лишайниках камню, он оглянулся. Медведя не было. Только на обрыве, откуда спрыгнул Петр, еще вздрагивало золотое соцветие дикой рябинки.
— Дурак! Дубина я! И угораздило же меня ружье в палатке оставить! — сам себя отчитывал Петр.
Ливень начисто смыл намеченный на день план работ. Тараторка, вся в пене, мчалась через загромождавшие ее камни, кидалась в стороны и наконец, вспучась, стала заливать низкий берег.
Скользя по мокрым камням, поисковики возвращались в стан.
— Не ждет нас Петруха, и печка не топится, — вздохнул Антон, когда из серой завесы дождя показалась желанная палатка.
— Что-то неладно, — встревоженно заметил Дмитрий Николаевич. — Посмотрите на Кузю.
Кузя, сгорбившись, медленно переставляя лапы, с глухим рычанием приближался к палатке. Охваченные тревогой, люди ускорили шаги.
В палатке Петра не было. У входа лежала его фляга с намалеванной углем стрелой. Внутри была записка:
«Я виноват, что медведи разграбили стан. Чтобы не сорвать работы, пошел в поселок за продуктами. Товарищи, продержитесь до меня. Взял банку мясных консервов.
Петр. 17 августа».
Люди разглядывали щепки от ящиков, которые Петр сложил у печурки, месиво из муки и круп, перемешанное с медвежьим пометом. В печке оказались помятые, местами прокушенные восемь банок мясных консервов и в бумажке горсть замусоренного чая, очевидно, собранного Петром по чаинке.
— Мы-то продержимся, — похлопывая по ружью, заявил Николай. — Мы с Кузьмой куропатками вас обеспечим, а вот как Петруха?
— Одурел он, что ли, с одной банкой консервов в такую дорогу переться? — горячился Антон. — Он, вишь, благородство показывает, а что мы будем о нем беспокоиться, ему плевать!
Ночью Николай вдруг вскочил:
— Ребята, вы не спите? Знаете, что я вспомнил? Помните, как сегодня Кузя выл? Мы думали, бурундуков объелся, а он, может, чуял, что с Петром беда?
Дмитрий Николаевич погладил лежащего возле него пса.
— Вполне возможно, что и чуял, — ответил он и подумал: тогда это будет собачья тайна номер два.
Ливень зарядил, как видно, надолго. Тараторка подступила почти к самой палатке, пришлось перекочевывать повыше. Когда-то здесь бушевал таежный пожар, и теперь вокруг из каменных расселин торчали обуглившиеся коряги. Николай с досадой поглядывал на ружье. Охота была на той стороне, а переправиться через ревущую Тараторку нечего было и думать.
…Петр шагал уже пятые сутки. Для отдыха он выбирал места, заросшие брусникой, и, лежа на животе, горстями ел кислые ягоды, обманывая ноющий от голода желудок. По местам прежних стоянок он приблизительно определял расстояние, оставшееся до поселка. Узнав кусты, из которых вылез Кузя, Петр повеселел: оставалось километров пятьдесят.
— Теперь подзаправимся посытней ради последнего перехода, — предложил он сам себе и, достав из кармана давно уже пустую банку, стал обирать приставшие к стенкам крупицы говяжьего жира. За этим занятием его застал снег. Несколько снежинок залетело за воротник. Зябко передернув плечами, Петр крякнул:
— Снег да вода — в походе беда, — и торопливо зашагал вперед.
— Пришла беда, отворяй ворота! — Возглас Антона разбудил поисковиков.
— Что стряслось? — спросил Дмитрий Николаевич.
Антон отвернул полог палатки. В треугольном просвете люди увидели медленно опускавшиеся хлопья снега.
— Ну, уж это ни на что не похоже! — обозлился Николай. — Ведь август, август! Взбесились они там, что ли? — взглянул он на небо.
Дмитрий Николаевич поспешно одевался.
— Рановато для зимы. Обычно снег выпадает после двадцатого сентября. Возможно, что это временное явление, но кто знает, сколько оно будет продолжаться? Товарищи, надо запастись топливом.
Весь день люди молча рубили и сваливали у палатки горелые коряги. Изредка кто-нибудь ласково похваливал Кузю, усердно таскавшего дрова вместе со всеми. В безветренной тишине чувствовалось грозное предостережение. Чем белее становилась земля, тем суровее темнело небо.
Спать решили вповалку. Теплей. Когда Николай, устраивавший общую постель, взял одеяло Петра, всем стало не по себе. Они лежат в тепле, защищенные от непогоды, а где-то бредет усталый, голодный Петр.