Плывет да грудь "Коммунару" подставляет… И не больно Днепру, что по груди его волнистой "Коммунар" бежит.
С чего бы ему было больно, если всего год, как увидел он на груди своей такие пароходы, как "Коммунар"?
Советская власть такой пароход оборудовала — гордость Днепровского пароходства.
Так с чего бы ему болеть?
Наоборот, Днепр гордится, весело плещет в новенькие, беленькие борта "Коммунаровы".
Не задавайся, мол, Волга, и у меня уже есть такой, как у тебя.
* * *Плывем.
Плывем и в воду глядимся…
И сколько же в воде этой гидроэнергии… Вот бы запрячь…
Ох, и завертела бы она все, что вокруг Днепра разлеглось!
Ох, и закрутила бы!
А то только и того, что мельницы водяные под берегами крутит.
Смотришь в воду, а она, гидроэнергия эта, так и прыщет. Аж пищит, бедняга, — вот так ей завертеть кого-то хочется.
* * *Плывем…
Плещется старый Днепр…
И сквозь плеск тот слышится:
— Люди добрые, запрягите меня!.. Ох, и поработаю же я на вас. Только перед тем, как запрягать, возьмите берега мои в "шоры", не давайте мне заиливаться, чистите меня, углубляйте… Ведь уже у меня перекаты случаются. Ведь уже местами пески на грудь мою навалились, давят меня, развернуться мне не дают…. . . . . . . . .
Ну и хватит!
Вот уже Кременчуг. Вылезать нужно.
1925
Перевод И. Собчука.
Темная ночка-петровочка
Эх, и "тюкают" же темной ночкой-петровочкой!
Вот так:
— Тю-ю-у-у!
Это "тю-у-у" разрывает, как выстрелом, черную запаску полтавской ночи, лентой вьется меж кустов, меж деревьев рощи кудрявой, несется лугами, через Псел перескакивает, бьется о берег и, ударившись о береговые кручи, обессиленное, возвращается в рощу, ложится в траву таким слабым, таким истомленным…
— Тю-ю-у-у-у…
Так бывает темной ночкой-петровочкой. Когда в избе-читальне закрыты ставни, когда в избе-читальне мыши книжки "читают", а на скамье за столом сидит домовой и проводит политпросветработу…
Страшно тогда в избе-читальне… Боже упаси заглянуть в нее: там сидит "сика-ляля-вова-хо" — нечто страшное, лохматое, черное, таинственное, которое гонит и девушек и парней из избы-читальни, выгоняет их из дому, берет за шиворот и швыряет на бревна, что за церковью
А там, у бревен, играет гармошка, там, взявшись за руки, топчут траву молодыми ногами, ибо нельзя же не топтать, нельзя же устоять, когда из двухрядки вылетает такое залихватское;
Польки-польки
И кадрили…
Тогда в избе-читальне и в сельбуде [1] домовой — полный хозяин. Он сидит, развалившись на скамье, ехидно похихикивает и благословляет темную ночку-петровочку за то, что она сделала его хозяином этого политпросветительного учреждения.
Он, домовой, никого в эту ночь не боится, ни к чему не прислушивается, ибо он знает, что ни в избу-читальню, ни в сельбуд никто не заглянет ни днем, ни ночью, так как и днем и ночью плотно закрыты ставни.
А темная ночка-петровочка крепко обнимает село, к гармошке прислушивается, звездами подмигивает и регистрирует в народных судах "дела об алиментах"…
И если в такую ночь ляжешь под косматым кустом на влажную траву и вслушаешься, то услышишь и смех счастливый, и гармошку, и "тю-у-у", и песню, и вздохи, и обещания, и клятвы…
— А дальше что? — спрашиваешь ночку…
— А дальше овин… — говорит ночка.
— А дальше что?
— А дальше ребенок…
— А дальше что?
— А дальше суд…
— А дальше что?
— А дальше поди и послушай!..
— Ну, и пойду… Ну, и послушаю…
Когда темная ночка-петровочка уже за Пслом, за береговыми кручами, когда она убежала уже за моря, за леса, за горы, за долы, подстегиваемая солнцем, тогда пробегает селом народный судья 10-го района, Кременчугского округа…
Он такой маленький, низенький, черненький, спокойный; бежит и улыбается.
А за ним с огромной папкой бежит секретарь судьи 10-го района, Кременчугского округа.
Возле дома, где происходит суд, стоят подводы, и люди сидят, и дети плачут.
Плачут детки:
— Уа-уа-уа-уа…
Молодые матери укачивают маленьких детей и напевают.
Поют не о том, как Летел жук Через Маринину хату Пу-у-у-к, А у Марины живот Пу-у-у-х Тю-у-у-!Так поют на бревнах будущие матери.
А на крыльце возле суда они вот что напевают:
Ой, ну, котку, котку, Не лезь на колодку. Разобьешь головку, Головка буде болеть, Нечем буде полечить, А-а-а-а. А-а-а-а. * * *Выходят судья и народные заседатели и садятся за красный стол…
Ветер слушает рассказ отца и матери и выскакивает в окно, летит за леса, за горы, за моря, за долы и рассказывает темной ночке-петровочке, а она хохочет, и приплясывают на Чумацкой дороге [2] звезды и, приплясывая, приговаривают: