И таки правду говорил.
Ведь и верно: "Разные на свете запахи бывают"…
Особенно в вагоне и особенно, когда журналист отдыхать едет.
Весенние запахи…
…Сидела "на груди моей", должно быть, середнячка. Куркульки [1] я наверняка не выдержал бы, а под незаможницей [2] было бы, надо полагать, легче.
Я тихонько стонал, нежно прижимаясь к талии задней соседки, меж тем как середнячка, сидя на моем животе, громко щелкала семечки.
А за окном рожь красовалась, пшеница наливалась, голубели васильки на полях, куковали кукушки в лесах…
А за окном серебряно звенели в солнечных лучах жаворонки…
А за окном:
…ширь без границ… и где, и кем
поставлены для солнц семестры
в лазурно-синем молоке?
Так это ж за окном!
А до окна (даже подумать страшно!) еще талий пятнадцать, пудов шестьдесят живого женского веса, не считая коромысел, кувшинов и кошелок!..
Эта моя "смычка с селом" длилась три пролета.
Все это время я вспоминал чьи-то мудрые слова:
"К крестьянству надо подходить умеючи, иначе вместо смычки черт знает что получится".
Истинная правда… Именно "подходить" и именно "умеючи".
А я "подлег" под крестьянство и, должен вам сказать, подлег очень неудобно и вовсе не умеючи.
Вот вместо "смычки" и получилось одно "ох!".
Через три пролета — последний "мазок" широким фундаментом по моему чреву, последнее "гуп", и вот уже мое, на этот раз счастливое и радостное, последнее "ох"…
С меня встали…
Взметнулись юбки…
Чьи-то стройные молодые ноги вдруг спрыгнули с верхней полки прямо на мою печенку.
Кто-то схватил меня за голову и с криком: "Гляди! А я думала — кринка!" — бросил.
Я зажмурился. И мне ясно представилось, будто я лежу в южноамериканских прериях, а надо мной вихрем шпарит табун напуганных тигром бизонов…. . . . . . . . .
Потом я уже и хлеба видел, и васильки для меня синели, покачивая нежными головками, и поля улыбались:
"Что, мол, проехался?!"
"Чего вы, — думаю, — смеетесь?! Ну, проехался! И что?! Вы улыбаетесь?.. А с вами разве не случалось? Разве не о вас поется:
Ой, поля, вы, поля,
Мать родная — земля…
Сколько крови и слез
По вас ветер разнес…
А у меня еще до крови не дошло… Да и слез незаметно… Так только… побаливало.
Мерефа… Езерская… Бирки…
В вагоне я да еще дедок один, что все время с меня глаз не сводит. Вижу, что хочет заговорить.
Наконец, отважился.
— Как вы думаете, без веры жить можно?
Я размышлял о своей печенке, об английском ультиматуме, о том, повысят ли в июле ставки.
— Можно! — буркнул в ответ.
Дедок отодвинулся и запел:
"Возбранный воеводе победительная…". . . . . . . . .
Беспаловка!
Финиш, значит!..
А от Беспаловки — вы же знаете — и до Пасек уже недалеко. Как сойдете с поезда, так сразу налево вдоль колеи немножко, а потом вбок, наискось, по дороге на Гомёльшу…
Гомельшу знаете?
Нет?
Неужто не знаете?! Это по пути к Пасекам! Меж нивами зелеными дорога протянулась. Идете, а справа — нивы и слева тоже нивы…
Если не знаете дороги, идите за подводой, что везет ваши вещи.
Так и дойдете.
Вот уже Пасеки видны…
Вот и школа…
— Тпррр!..
Приехали…
1923
Перевод А. и З. Островских.
[1] _Куркулька_ — кулачка.
[2] _Незаможница_ — беднячка.
Вот оно — село!
Село! И сердце отдыхает…
Т. Шевченко.
Ох, и харрашо же на селе!
Вот тут тебе вишня под окном, а рядом осина, а под осиной жито, а за житом тыквы, а за тыквой картошка, а за картошкой нужник…
Все вкупе, все растет, все красуется, все шелестит, и все пахнет…
Ох, и хорошо же на селе!
Знаете ли вы, что такое село? Не из тезисов, не из статистических ведомостей уездных продкомиссаров, не из донесений сельсоветов и волисполкомов — не официальное село, а просто себе село. Село — и только. Как в медицине говорят: perse [1] село. Так вот, это perse село вы знаете?
Ох, и хорошая штука село!..
Нет тут ни долготы, ни широты, меридианы разные его не касаются. А так, вышел на горбочек, и все вокруг как на ладони. Прямо напротив школа. За школой "расправа", а вот так — живет Сторчиха, а наискосок — кума Ульяна, а посередине — площадь, а на площади свиньи.
Солнце восходит на селе с востока, а заходит на западе. Когда надо обедать, оно взберется так, что: "Ой-ой-ой! А солнце уже высоконько!" И представьте себе, какое это солнце на селе послушное: никогда оно не взберется раньше или позже, а только тогда, когда надо обедать.