О том, что Дмитрий Анатольевич за эти двенадцать лет тоже пытался внести свой скромный вклад в спасение Отечества, оратор не вспомнил. Речь закончил словами: « Мы не допустим совершить национальное самоубийство!»
Все зааплодировали, доказав, что не помышляют о самоубийстве.
Такую же реакцию вызвал и громкий клич: « Никакого отступления назад, враг будет разбит!.. Победа будет за нами. За нашу победу, за Путина!»
Мне, глядящему на экран, внезапно причудилась над стадионом тень Иосифа Виссарионовича — в мундире и при погонах. Но почему-то с амфорой в руке…
После чего выступил мэр Москвы, заклеймив белоленточных негодяев и спросив участников митинга: « Вы верите этим политиканам?» Дружный хор ответил ему: « Нет!»
« Вы будете голосовать за Путина 4 марта?», — спросил он. И многоголосое « Да!» было ему ответом.
Мэра сменили другие весьма достойные люди — от начальника профсоюза работников угольной промышленности до начальника сборочного цеха, обещавшего когда-то лидеру нации прислать в Москву крепких мужиков и раздолбать оранжевых бездельников.
И вот, наконец, сам Владимир Владимирович поднялся на трибуну.
Речь его была короткой, но яркой. Он призвал всех, до единого, сплотиться вокруг России, « не заглядывать за бугор, не бегать налево, на сторону, и не изменять своей Родине». Он сказал: « Я спрашиваю вас еще раз, мы любим Россию?»
Трибуны ответили громом аплодисментов, являя пылкую любовь в Родине и лично к Владимиру Владимировичу.
Вдохновленный таким ответом, он прочел строки Лермонтова: « Умрем же под Москвой, как наши братья умирали…»
Слова эти были встречены такой бурей восторга, что ни у кого не осталось и тени сомнения — все, как один, готовы умереть. Прямо на избирательных участках…
Но умирать не пришлось.
Четвертого марта 2012 года Путин Владимир Владимирович одержал блестящую победу, набрав более шестидесяти процентов голосов. Если даже кто-то из чересчур старательных губернаторов кое-где кое-что и добавил, то в целом картина была ясна. На ближайшие шесть лет переднее сиденье тандема снова обрело настоящего хозяина, которому теперь не надо было рулить из-за спины верного друга. Что, согласись, гораздо удобнее.
«А как же смутьяны?» — можешь спросить ты.
Эти умереть за Владимира Владимировича были не готовы. Они по-прежнему выходили на улицы со своими белыми ленточками. Теперь им, видишь ли, требовался «диалог с властью».
Я вообще-то помню из литературы много случаев диалога между разными персонажами — от «Диалогов» Платона, до беседы Остапа Бендера с одноглазым шахматистом в городке Васюки. Последняя, как известно, закончилась легким мордобоем.
Но про какой диалог шла речь на этот раз, мне было не уразуметь. И, как я понял, Владимир Владимирович тоже слегка недоумевал. Он всей душой готов был побеседовать, но партнера для такой беседы не видел. Не было, по его словам, у этой разномастной «оппозиции» единого лидера, а значит, и говорить было не с кем.
Задушевный разговор требует определенного настроя. А где эта задушевность, спрашивается? Одно ворчание и недовольство.
Чем же они были недовольны?
Да, их — тех, что всё еще митингуют, — стал чаще хватать ОМОН. Да, кое-кого упрятали за решетку, стали проводить обыски, заводить уголовные дела. Но ведь, если вдуматься, и это своего рода диалог — воспитательный, так сказать, диалог, основы патриотизма.
И потом, о чем с ними говорить? Что, Владимир Владимирович хуже их разбирается в демократии? Сказал же он (помнишь, цитировалось уже) — много лет назад сказал: « Я абсолютный и чистый демократ… Других таких в мире просто нет». И добавил: « После смерти Махатмы Ганди поговорить не с кем».
Вот был бы жив Ганди, было б с кем поболтать. А так…
И я его понимаю. Одиночество — незавидная доля. Он достойно нес эту тяжкую ношу и порой казался мне истинным человеком эпохи Возрождения. Такие родятся не часто.
Не знаю, как у вас там с субординацией, но если вдруг придется тебе столкнуться с неким Макиавелли — тем, что вздумал когда-то учить королей (высокий такой, чернявенький, с короткой стрижкой, зовут Никколо, помер в 1527-м), передай ему, что и мы тут не лыком шиты.
Вот, подумай, оцени красоту игры, тонкость замысла и блеск исполнения.
Прошлый, нынешний и будущий наш гарант мог бы пойти по стопам всех этих ничтожных Генсеков. Мог бы возглавить партию, назначить себя пожизненным лидером, учредить бессрочное правление, словом, забронзоветь. Однако всё это мелко и примитивно, а он человек высокого полета и тонкой душевной организации.
Он был провозглашен не только лидером нации, но и «моральным лидером партии», каковым его назвал еще в 2007 году лично тов. Грызлов: « Решение президента возглавить наш список еще раз подчеркнуло то, что было ясно изначально: “Единая Россия” — партия Путина…»
Но Владимир Владимирович не возгордился и решил, став лидером, в свою партию не вступать. Во-первых, потому, что человек — даже великий человек — не может быть и лидером нации, и лидером партии, ему же не разорваться. А во-вторых, мудрый вождь никогда не будет связывать себя какими-то партийными обязательствами, если не ясно, что с этой партией в дальнейшем произойдет. И здесь, как показали события, мудрость его не подвела. У единой и неделимой имидж нынче сильно подпорчен, а ее «моральный лидер» по-прежнему на коне. Никколушка Макиавелли отдыхает.
И ту же незаурядную мудрость ты увидишь, если вспомнишь историю с преемником.
Какой-нибудь задрипанный Генсек начал бы цепляться за кресло и мочить соратников, пытаясь остаться пожизненным. Их куцые мозги на другое не способны. Кому из этих придурков могла прийти гениальная мысль изобрести тандем, временно передать руль надежному человеку и пересесть на заднее сиденье, чтобы рулить оттуда? И кто бы из них мог так элегантно, без шума, соблюдая приличия, снова поменяться местами? Да они бы там перегрызли друг дружку. А здесь — только изящная рокировка.
Или подумай: мог ли какой-нибудь Генсек, общаясь с журналюгами, вести себя с такой непринужденностью, с таким неповторимым, тонким юмором, как наш лидер нации? Кто из этих твердолобых способен был говорить с народом, как свой парень, а с президентом этой выпендрежной Америки вести себя так, что тот, едва глянув ему в глаза, поплыл бы, как ясна девица?
Вспомни, кого мог бы очаровать Никита-кукурузник с початком в руке? Кого мог бы влюбить в себя с первого взгляда шепелявящий Леонид Ильич?
И, наконец, кто из этих Генсеков повел бы себя с такой невозмутимостью, доведись ему лицезреть ту Болотную площадь? Кто из них разглядел бы там лишь белые презервативы? Да их бы просто кондратий хватил. А здесь — спокойно и ласково: «Идите ко мне, обезьянки».
Ни королям, ни Генсекам не подняться до подобных высот.
Так что, если встретишь Макиавелли, так ему и скажи…
Всё, очередной раз поизгалялся, и хватит. Давай без вывертов.
Зачем вообще нужна вся эта надрывная свистопляска, эти вечные ссылки на врагов, эти «умрем под Москвой» и прочее? Зачем устраивать все эти танцы с бубнами на фоне такой распрекрасной стабильности, и много ли тогда она стоит?
Я полагаю, сама идея стабильности была вполне ожидаемой реакцией на события девяностых. Вспомни Александра III и Победоносцева: «Россию надо подморозить». Мысль, кстати говоря, не чуждая многим из нынешних «элитных кругов». Тот большой художник, которого лидер нации поразил своим глазомером, как-то воскликнул на одной из встреч:
«Владимир Владимирович, мы все горой стоим за Вас. Если Запад шумит, это говорит о том, что Россия растёт, становится могучей. Вы однажды повторили прекрасные слова Александра III: “У России два союзника: её армия и флот”. Это гениальные слова!»