А лидер нации… Ну что, лидер — сколько «лидеров» уже перевидал мир. Вожди, Генсеки, аятолла, товарищ Ким Ир Сен (там, кстати, уже третий Ким правит — семейный бизнес, можно сказать). Картинка-то ведь простая — либо ты временно нанятый и сменяемый без всяких «рокировочек», при живой конкуренции, либо — Великий Кормчий, и тебя некем заменить.
Это ж аксиома, сам всё отлично знаешь…
Об инновациях-модернизациях тоже всё тебе рассказал. Юноша на тандеме свое отработал, теперь старший партнер вынужден исправлять. Недавно вот решил вернуться к проверенным методам. Отныне, как было заявлено, начнем заниматься «индустриализацией», вспомним тридцатые годы. Во главе угла — «военно-промышленный комплекс», который нынче креативно именуется «оборонно-промышленным». По идее, должен вытащить и всё остальное. Один раз, правда, всё остальное похоронил, но в этот раз непременно вытащит.
Так что и здесь идем по проверенному пути.
О борьбе с коррупцией тоже вроде бы написал достаточно. В оборонке, ясное дело, никаких коррупционеров не будет. А то, что упомянутый раньше Главный военный прокурор заявил, будто «воровство бюджетных средств при гособоронзаказе достигло астрономических масштабов», так много ли он понимает в астрономии?
Ну, допустим, сперли оборонщики сотню-другую миллиардов, так это же мелочевка. Наш главный контролер из Счетной палаты намедни подсчитал, что из бюджета каждый год тырят один триллион рублей. (Ага, триллион, триллион, не ослышался.)
Как видишь, и в этом отношении стабильно развиваемся.
И патриотизм всё так же лелеем, хотя мальчики-девочки теперь флажками не так часто машут. Оно и понятно — выборы прошли, пока держат в резерве. Наступит время, еще понадобятся.
Что же касается лидера, то на днях выступал он с большой речью перед избранниками народа и прочей «элитой», допущенной на эту церемонию. Я, грешным делом, присел к телевизору полюбопытствовать.
Смотрелся лидер неплохо, всё так же молод и силен — хоть завтра в новый полет. Говорил долго, перечислил успехи, дал указания.
В частности, потребовал ликвидировать «офшорную бюрократию». (Это, на мой взгляд, он сказал, не подумав. Где ж прятать денежки, как не в оффшорах? С такими указаниями надо поосторожнее — тема скользкая.)
От бюрократии перешел к идеологии. Заявил, что « политика очищения и обновления власти будет проводиться твердо и последовательно». Это правильно, хотя и здесь следует держать генеральную линию — разок обновил, дал товарищу посидеть на тандеме и хватит.
Вообще о политике сильно не распространялся, но сказал, что надо бы выработать «кодекс добросовестной политической конкуренции». Я думаю, это излишнее — куда ж добросовестнее, чем сейчас?
Потом снова заговорил об экономике, велел разработать «дорожные карты» по развитию новых отраслей. Про другие, реальные дороги — те, что с асфальтом или с рельсами, говорить не стал.
И здесь для тебя маленький штрих, касаемо вечной «дорожной» проблемы.
Знаешь, сколько километров железных дорог строят в год китайцы? Две с половиной тысячи. А угадай, сколько мы строим?.. Восемьдесят пять. (Не восемьдесят пять тысяч, братец, а просто восемьдесят пять.) Но это так, к слову.
Да бог с ними, с китайцами, у них — дороги, а у нас — патриотизм. И об этом наш лидер говорил много и горячо — пересказывать не берусь, вдруг заплачешь от избытка чувств…
Так просидел я перед «ящиком» минут сорок, чего давно со мной не случалось.
Сидел, глядел и слушал, хотя прекрасно знал, что ничего нового не услышу. Ничего нового и не услышал, только вспомнил девушку, писавшую в интернете: « Зато я теперь знаю, при ком состарюсь».
Посидел, встал, вырубил «ящик» и пошел дописывать этот свой опус.
И пока стучал я по клавишам, где-то там, далеко, на трибуне стоял немолодой уже человек, изо всех сил пытавшийся сохранять облик «крутого парня».
Стоял тот, что бегал когда-то пацаном в старом питерском дворе среди таких же, как он, пацанов, одетых в застиранные рубашки.
Тот, что в новенькой форме со щитом и мечом на погонах слушал когда-то ежедневные лекции о происках врагов Родины.
Тот, что бродил когда-то по улочкам тихого Дрездена, глядя на витрины уютных кафе и вдыхая запах румяных немецких булочек «цвибак».
Тот, что пересидел во многих креслах многих кабинетов, устало глядя в циничные глазки «коллег по работе» и всё больше сливаясь с ними.
Тот, что сейчас, выступая с трибуны, видел перед собой уйму таких же циничных глаз и бесцветных физиономий. Но его от них не тошнило, ибо рефлекс этот, если он и был когда-нибудь, давно исчез. Хотя, скорее всего, и не было никогда такого рефлекса…
А в зале большого дворца, под яркими люстрами скучали его чиновники, делая вид, что подобострастно внимают ему.
Сидели те, что перевидали за много лет много начальников и знали только один закон выживания — кивать в ответ на всё, что тебе говорят, и говорить лишь то, что хотят от тебя услышать…
А за окнами того дворца, в огромном городе спешили по своим делам тысячи людей, молодых и старых.
Тех, что пережили не одного вождя, таскали их портреты на демонстрациях, молча глядели, как меняются эти портреты, и слышали множество речей, предназначенных для одного — вешать им лапшу на уши.
И тех, кому лапша эта осточертела, и они, преодолев страх, выходили на улицы с нарисованными от руки плакатами.
Один из таких плакатов я сам видел совсем недавно. Его держала молодая женщина, закутанная в шерстяной платок. На плакате большими неровными буквами были выведены две фразы, которые показались знакомыми. Перечитал еще раз и заметил внизу, в уголке: «Салтыков-Щедрин».
Я не уверен, что это его фразы. Но я действительно видел эту женщину, видел так же близко, как ту женщину с ребенком, что когда-то подошла к нам с тобой на площади, возле Мариинского — помнишь? И я действительно прочитал на плакате, который она держала в руках, эти слова:
«НА ПАТРИОТИЗМ СТАЛИ НАПИРАТЬ. ВИДИМО, ПРОВОРОВАЛИСЬ».
Такие дела, братец.
На том, пожалуй, и закончу письмо.
Извини, коли утомил тебя нашими заморочками. Но ты же сам хотел досмотреть. Вот, рассказал, в меру силенок.
Что там дальше будет, неизвестно. Может, наш ново-старый гарант один срок отсидит, может, два. (Я имею в виду — в кабинете.) А может, они с премьером через шесть лет снова местами поменяются. Или, может, через двенадцать. Нынешнему премьеру к тому времени всего-то под шестьдесят будет — мальчишка еще. Самое время порулить, помодернизировать.
Так, глядишь, восемнадцать годков и промелькнет. Если только наш гарант не придумает новый велосипед-тандем и не подыщет себе нового партнера.
Хотя, может быть, всё как-то совсем по-другому сложится. И тогда кто-нибудь другой напишет другое письмо и расскажет, что нынешняя эта площадь закончилась лучше, чем та, на которой мы с тобой встретились в одна тысяча девятьсот девяносто первом году.
А возможно, так и будем мы год за годом ждать, что появится здесь великий герой — белый, пушистый, с хвостом, в сапогах. Взмахнет он хвостиком, и мигом прозреем, и словно крылья за спиной вырастут. И воспарим, наконец, в светлое небо свободы — туда, где летают одни лишь журавлики…
Кто знает, братец, кто знает?
Поживем — увидим. Если доживем.
А пока жизнь ползет себе, не торопясь. «Нулевые» закончились. Растим детишек и внуков (демография улучшилась — народ старается), ходим на работу (у кого она есть), смотрим «ящик», где нам про врагов народа рассказывают, слушаем речи, гадаем, что дальше будет.
Ждем-с.
Вот придет кот…