— Граб! — с достоинством ответила Раиса Максимовна.
— Гроб! — в тон ей ответил Генька.
— Будет нам тут всем гроб с крышкой! — раззубоскалился Софокл.
Ещё через полтора часа огрызок антикварного шведского стола был втиснут в фанерно-дровяную клумбу коммунальной кухни. Раиса Максимовна, рыдая сердцем, стала перетаскивать в него тефалевую посуду.
К вечеру удручённые Гробачёвы сидели в своей комнате на диване и обсуждали своё положение.
— Помнишь, Захарик, как мы в Ставрополе, когда только что приехали, снимали крохотную комнатушку у одних пенсионеров? — предался воспоминаниям Михаил Сергеевич. — В центре стояла огромная печь, а по углам еле-еле помещались кровать, стол и два стула.
— А книги?! Ми, ты забыл о книгах! — подключилась в воспоминания Раиса Максимовна. — У нас было два громадных ящика с книгами!
— И когда мы иногда ссорились, я стелил себе на этих ящиках… — рассмеялся Михаил Сергеевич.
— А потом ночью всё равно приходил ко мне… — лукаво добавила Раиса Максимовна.
Михаил Сергеевич был рад, что его Захарик немного развеселилась.
— А какая светлая была комната: целых три окна, выходящих в сад! О, Ми! Это было наше с тобой первое совместное жилище! Как… как мы были счастливы тогда, помнишь?
— Конечно, Захарик. Хотя жилось нам совсем нелегко.
— Да! Чтобы протопить эту чёртову печь, мы покупали дрова и уголь! А готовила я в крохотном коридорчике на керосинке.
— А помнишь, Захарик, ту огромную коммуналку, где мы жили потом? Мне сначала казалось, что там комнат пятнадцать, не меньше, а народу было…
— Комнат было всего восемь, Ми, — рассмеялась Раиса Максимовна. — А народу было действительно очень много. Чтобы умыться и сходить в туалет, приходилось порой ждать своей очереди.
— Да, это было целое маленькое государство. И как-то мы все там умудрялись ладить, вот что удивительно.
— Ми, я помню одно твоё письмо мне — из твоей командировки. Что-то такое… «Дипломатические отношения с суверенными единицами должна поддерживать ты. Надеюсь, не без гордости будешь проводить нашу внешнюю политику. Только не забывай при этом принцип взаимной заинтересованности».
Оба, и Михаил Сергеевич, и Раиса Максимовна, рассмеялись.
— Как давно это было, Захарик. И, вместе с тем, как недавно!
— Но, Ми! — воскликнула Раиса Максимовна, снова возвратясь в сегодняшний день. — Я думала, что этап коммунальных квартир давно канул в Лету! А получается, всё возвращается на круги своя. Вот уж не предполагала на старости лет опять попасть в коммуналку!
Михаил Сергеевич обнял жену за плечи и скорбно поджал губы.
— Захарик, мы с тобой столько пережили всяких катаклизмов и поворотов судьбы, что, может быть, процесс ещё пойдёт в другую сторону, благоприятную для нас, — не совсем, правда, уверенный в этом, проговорил Михаил Сергеевич. — Наверное, это я во всём виноват. Виноват в том, что вот сейчас мы с тобой, Захарик, сидим в этой комнате коммунальной квартиры.
Раиса Максимовна молчала.
— Помнишь, Ми, первые годы перестройки, мы с тобой в Италии… — начала она. — Миланцы приветствуют нас, скандируют: «Гроби, Гроби!» И у нас с тобой… Я помню это, Ми: у нас с тобой на глазах были слёзы. Слёзы радости, какой-то сопричастности… Ты повернулся ко мне и сказал: «И ради этого тоже стоило начинать перестройку!» — Раиса Максимовна с долей грусти посмотрела в глаза мужу: — Ми, скажи честно, если бы тебя вот сейчас спросили: стоило ли затевать перестройку, что бы ты ответил?
Михаил Сергеевич долго сидел молча, поджав губы.
— Ну, Захарик, — наконец сказал он. — Кто же мог предположить, что процесс пойдёт так далеко?
Уже поздно вечером Ёлкины услышали тихое поскрёбывание в свою дверь. Когда Наина Иосифовна открыла, на пороге стоял Софка. В руках он держал старенький деревянный стульчак.
— Я извиняюсь… — сказал он. — Вот… Не требуется? Подешёвке отдам.
— Да-да, конечно. Сколько?
— По старым ценам за полсотни. Значит, теперь — два с полтиной.
— И за два сойдёт! — выглянул из-за спины Наины Иосифовны зять Лёша и взял у Софокла стульчак.
Софка согласно кивнул.
Когда минут через пятнадцать Наина Иосифовна вышла в коридор, то увидела, что с таким же стульчаком Софокл скребётся в дверь к Гробачёвым.
По закону бывшим президентам, ушедшим в отставку, полагались телохранители. Были они выделены и Ёлкину с Гробачёвым. Правда, обе четы не без оснований полагали, что эти церберы по совместительству ещё и зюзюкинские агенты, и по ночам поставляют куда следует сведения о своих подопечных. Телохранитель Ёлкина, за неимением свободных помещений в квартире поселился в кладовочке, а телохранитель Гробачёва — на антресолях. Для этого соседям пришлось предварительно их освободить от накопившегося там хлама.