- Ты, Софокл, красотищу только на картинках и можешь увидеть, - заметила Харита Игнатьевна.
- Софокл - это тебя в честь философа древнего назвали что ли? - спросил Борис Николаевич.
- Папа, философом был Сократ, - поправила отца Татьяна. - А Софокл - драматург.
- Ну ты... ладно... того... - рассердился Борис Николаевич. - Что ж ты меня при людях позоришь? Умная больно, понимаешь... - Борис Николаевич с досадой повернулся и вышел из кухни.
Наина Иосифовна укоризненно посмотрела на дочь.
В суматохе не сразу обнаружилось, что пропал маленький Глебушка. Обшарили всю комнату - вернее, все своих четыре комнаты, обследовали тюки и коробки - мальчика нигде не было. Татьяна набросилась на старшего сына:
- Боря! Ты же взрослый человек! Почему ты не уследил за братом?
Борис, увлечённо обустраивавшийся в своём «кабинете», величественно повернулся к матери и произнёс библейски:
- «Не сторож я брату своему».
- Поёрничай у меня! - беззлобно пригрозила мать.
Стали искать в местах общего пользования. Обшарили кухню, прихожую, туалет, даже под ванну заглянули - следов Глеба нигде не обнаруживались.
- А мы знаем где он! - вдруг завопили Чук и Гек.
Они бросились в коридор к шкафам и с шумом стали их открывать. Из шкафов посыпалась рухлядь - изношенная обувь, сломанные швабры, стеклянные банки. В одном из шкафов на куче старого тряпья сладко посапывал пятилетний Глеб.
ПРОЦЕСС ПРИШЁЛ
В этот же день была ещё одна большая неожиданность. После обеда единственное окно коммунальной кухни снова заслонил огромный мебельный фургон. Как и в первый раз жильцы 51-ой квартиры побросали кастрюли и столпились у окна.
- Великое переселение народов! - усмехнулась Харита Игнатьевна.
- Чего, опять к нам? - облизнулся Софокл.
В квартиру снова вошла Валентина Ивановна Матевенко, неся перед собой флаг парламентёра - очередной ордер. Жильцы с любопытством заглянули за спину Валентины Ивановны и обнаружили... Михаила Сергеевича и Раису Максимовну Гробачёвых.
- У нас что, отстойник бывших президентов? - саркастически спросила Серёгина.
- Что, и Борис Николаевич здесь? - растерянно и вместе с тем радостно воскликнул Михаил Сергеевич, увидев Наину Иосифовну и Татьяну в кухонных передниках. И повернулся к Раисе Максимовне : - Ну вот видишь, Раиса Максимовна, Ёлкин тоже здесь. Значит, и нам пережить можно.
Коммуналка и восемнадцатиметровка произвели на чету Гробачёвых тяжёлое впечатление. Более тяжёлое, чем на чету Ёлкиных-Доченко.
Михаил Сергеевич долго стоял у зарешёченного окна, скрестив на груди руки, и уголки его губ были опущены вниз - что обозначало крайнюю степень удручённых раздумий. Он представлялся себе Наполеоном, сосланным на остров Эльбу. Раиса Максимовна в такие минуты старалась его не трогать. Утешать она его будет потом.
А пока она распоряжалась вносимой мебелью и расплачивалась с грузчиками.
- Как ты думаешь, Захарик, - Михаил Сергеевич опустился на тюки с одеждой, - они пришли надолго?
Раиса Максимовна поняла, кого он имел ввиду.
- Ах, Ми! - вздохнула она. - В семнадцатом тоже рассчитывали, что большевики пришли ненадолго. А они продержались семьдесят лет!
- Захарик, ещё семьдесят лет мы не проживём.
...Когда-то, ещё в студенческие годы, Рая и Миша в Третьяковке увидели картину Венецианова «Захарка»: крестьянский мальчишка в кепке, из-под которой во все стороны торчат волосы. «Смотри, Рая! - рассмеялся Миша. - Этот Захарка ужасно похож на тебя!» Так Раиса Максимовна стала Захариком...
- Нужно что-нибудь предпринять, Ми, иначе мы здесь погибнем.
- Но что мы можем сделать, Захарик? - уныло спросил Михаил Сергеевич.
- Мы организуем путч против этого Зюзюкина!
- Нет, Захарик, второго путча мне не пережить.
- А в коммуналке жить хочешь?! - спросила Раиса Максимовна и сморщила носик: - Здесь стоит какая-то невообразимая вонь. - Вдруг она выпрямилась и торжественно объявила: - Ми, нужно связаться с Западом! Запад нам поможет.
- Но как мы с ним свяжемся, Захарик? Я так думаю, что за каждым нашим шагом следят зюзюкинские ищейки. Они нам ничего такого не позволят.
- Связь нужно установить где-нибудь в квартире, чтобы не вызывать подозрений. Например, в туалете или ванной комнате. В ручку душа можно вмонтировать мобильный телефон. Шум воды будет заглушать разговор. Я займусь этим сама. Связь с Западом я беру в свои руки. Ми, так жить нельзя!
На кухне выяснилось, что место Гробачёвым досталось самое невыгодное: на проходе и возле раковины.
- Все вакантные места давно разобраны, Раиса Максимовна, - проконстатировала факт Харита Игнатьевна, видя расстроенное лицо супруги экс-президента.
- Может быть, кто-нибудь уступит своё место мадам Гробачёвой? - ехидно обратилась к соседям Серёгина.
Гробовое молчание было ей в ответ.
- Народ безмолвствует, Раиса Максимовна, - усмехнулась Харита Игнатьевна.
- Раиса Максимовна, мы уступим вам своё место! - патетично воскликнули сёстры Ольга и Ирина. - Вот, пожалуйста, занимайте!
- О, как я вам благодарна! - обрадовалась Раиса Максимовна.
- Ну что вы, не стоит, - благородно возразила Ирина.
- Мы всё равно редко готовим, - добавила Ольга.
- Они у нас сыты пищей духовной, - объяснила Харита Игнатьевна.
Но выяснилось, что внушительных размеров шикарный стол Гробачёвых никак не втискивается в бывшее место сестёр.
- Может быть, кто-нибудь подвинет свой никчемный столик для королевского стола мадам Гробачёвой? - снова протестировала соседей «на вшивость» Харита Игнатьевна.
И опять гробовое молчание было ей в ответ.
- Народ безмолвствует, Раиса Максимовна, - притворно вздохнула Харита Игнатьевна.
- Отпилить его надо! - внёс ценное предложение Софокл. - Тогда будет в самый раз.
- Пилить мой стол?! - ужаснулась Раиса Максимовна. - Но это же антиквариат! Швеция!
- Вот чудненько! - всплеснула руками Харита Игнатьевна. - Теперь у нас на кухне будет «шведский стол»: подходи и бери, что душеньке угодно!
Находящиеся на кухне прыснули со смеху.
Раиса Максимовна высокомерным взглядом смерила эту язву, но промолчала. Она пошла жаловаться мужу.
- Ми! Они хотят пилить наш антикварный шведский стол! Он не помещается на кухне!
- Захарик, пусть пилят всё, что угодно, - махнул рукой Михаил Сергеевич. - У меня такое ощущение, что меня самого распилили пополам.
Так как Генька Безмозглый был ещё здесь, деля ёлкинские хоромы на отсеки, пилить шведский стол поручили ему. Раиса Максимовна стояла рядом с таким выражением, будто ей без наркоза пилили здоровую кость.
- Ну и дерево, зараза! - вспотел пилить Генька. - Дуб, что ли?
- Граб! - с достоинством ответила Раиса Максимовна.
- Гроб! - в тон ей ответил Генька.
- Будет нам тут всем гроб с крышкой! - раззубоскалился Софокл.
Ещё через полтора часа огрызок антикварного шведского стола был втиснут в фанерно-дровяную клумбу коммунальной кухни. Раиса Максимовна, рыдая сердцем, стала перетаскивать в него тефалевую посуду.
К вечеру удручённые Гробачёвы сидели в своей комнате на диване и обсуждали своё положение.
- Помнишь, Захарик, как мы в Ставрополе, когда только что приехали, снимали крохотную комнатушку у одних пенсионеров? - предался воспоминаниям Михаил Сергеевич. - В центре стояла огромная печь, а по углам еле-еле помещались кровать, стол и два стула.
- А книги?! Ми, ты забыл о книгах! - подключилась в воспоминания Раиса Максимовна. - У нас было два громадных ящика с книгами!
- И когда мы иногда ссорились, я стелил себе на этих ящиках... - рассмеялся Михаил Сергеевич.
- А потом ночью всё равно приходил ко мне... - лукаво добавила Раиса Максимовна.