Василий Щепетнев
Барон Магель 2
Вот пуля пролетела
Примечание автора
Автор предупреждает: данное произведение не является ни документальным трудом, ни даже историческим романом. Это сказка, написанная для отдохновения души. Фантазия. Игра ума. И потому автор не рекомендует рассматривать произведение в качестве учебника истории, географии, литературы или обществоведения, хотя и не скрывает, что провел немало часов как над книгами, так и на местности, изучая в подробностях театр предстоящего действа.
Глава 1
Июньское солнце в Санкт‑Петербурге и светит весело, и даже греет немножко, в первый‑то день лета, и потому я велел извозчику не спешить. Куда спешить‑то, минут пятнадцать у меня есть. Даже двадцать.
Мы катили по Невскому, глазели по сторонам. Одна тысяча восемьсот тридцать шестой год, город свеж и прекрасен, свежи и прекрасны люди. Здесь, на Невском, в свой час можно встретить любого: оброчного мужика с топором за поясом, идущего подправить чей‑то забор; коллежского регистратора, спешащего на службу, а в мечтах представляющего себя генералом; статского советника, в перерыв гуляя ради геморроидальной пользы; и даже, если повезёт, самого государя императора, ступающего по тротуару точно так же, как и мужик, коллежский регистратор или статский советник: ногами.
Но в полдень государя на проспекте не было. Занят государь. Понедельник — день труда.
И потому прохожие смотрят на нас. Вернее, на моего слугу Антуана. Негр, черный как смола, богатырь двенадцати с половиной вершков росту, одетый в ливрею, разукрашенную золотым галуном — как не смотреть! Я на его фоне — неприметный до невидимости.
Так и задумано.
Грохот пушки пронёсся над проспектом.
— На Сорокинскую, — сказал я извозчику. — К дому Бугаковой.
Доехали быстро, что тут ехать, от Невского близнёхонько, рукой подать, и сама Сорокинская — в десять домов.
Оставив извозчика ждать, мы с Антуаном взошли на крыльцо. Ступени каменные, но не мраморные. Но парочка львов по сторонам, мол, не простые люди здесь живут.
Я тоже не простой.
Антуан постучал в двери маленьким деревянным молоточком, что на цепочке висел рядом.
Дверь приоткрылась.
— Что вам угодно? — спросил старческий голос.
— По поводу квартиры, — ответил я.
Дверь открылась пошире, а когда лакей увидел Антуана во всём великолепии, распахнулась совсем.
— Проходите, ваше сиятельство, проходите! — и лакей провел нас в комнату, обставленную сдержанно, но достойно.
— Я доложу барину.
— Докладывай, милейший, докладывай, — рассеянно сказал я, и уселся за стол. Хороший стол, немецкой работы. Не слишком дорогой, но и не из дешевых.
Антуан стал чуть позади меня. Самый выгодный ракурс, он его неделю выбирал. Без меня, конечно. Сажал Мустафу в кресло, а сам заходил то слева, то справа.
Ждать пришлось недолго, минут пять. В комнату вошел мужчина лет пятидесяти, среднего роста, скорее, полный, чем худой, одетый в мундир Ахтырского полка, с седою прядкой средь черных кудрей.
Ну, почему лет пятидесяти? Пятидесяти одного года, а в июле стукнет все пятьдесят два. Денис Давыдов, поэт и герой войны двенадцатого года.
— Денис! Какими судьбами! — я вскочил и раскрыл объятия. — Не узнаешь? Я Магель, Пётр Магель! Дело под Бриеном! Ну, вспомни!
Не дожидаясь ответа, я обнял старого товарища.
— Барон… Ты жив? Я… Мы думали, что тебя убили…
— Я тоже так думал, но, как видишь, ошибся, — я отошел на шаг назад.
— Магель! Живой! — и теперь уже Давыдов стиснул меня в объятиях.
— Просто не верится. Столько лет ни слуху, ни духу, и вот взял да и явился, как ни в чём не бывало! Где ты пропадал все эти годы?
— В Бразилии, душа моя, в солнечной Бразилии!
— Да как ты туда попал?
— Долгая история, расскажу при случае.
— Да уж расскажешь, конечно. Но если коротко — как?
— Ранили меня, крепко ранили, уж думал — всё, кончено. Однако добрые люди выходили. Монахи.
— Какие монахи?
— Иоанниты, вестимо. Выхаживали долго, Наполеон успел попасть на Эльбу, успел вернуться с Эльбы и проиграть Ватерлоо, а я всё хворал, и немудрено — ранение серьёзное, задето самое сердце. Но и это прошло. Понимая свою негодность к военной службе, я написал Государю. Ты же знаешь, у меня была такая привилегия: прямо обращаться к Александру. Написал, попросил отставки, и получил её с чином ротмистра. Государь милостиво назначил мне пенсию в тысячу двести рублей, и дал единовременное вспомоществование в пять тысяч.