…Вот, скажем, в предбаннике рентген-кабинета небольшой больницы медсестра ласково уговаривает немолодую пациентку: «Да вы раздевайтесь прямо тут, не стесняйтесь! Это ж не дискотека, никто вам между ног не заглядывает!»
…Вот, скажем, микробиолог З., двадцать пять лет назад удумавши жениться, столкнулся с типичной для молодоженов ситуацией: старшие родственники поинтересовались, что бы молодые хотели получить в подарок. На советском безрыбье выбирать предстояло между сервизом в горошек и вазой хрустальной «Тюльпан», поэтому молодые посоветовались и сказали, что хотят путевку в Ялту. И очень друг друга хвалили: «Какая тебе пришла в голову прекрасная идея!» – «Нет, это тебе пришла в голову такая прекрасная идея!» Ну, любовь, понятное дело. Так вот, отец микробиолога З., человек основательный, подошел к делу серьезно и работал над выбором санатория месяц. И выбрал. И так выбранный санаторий ему понравился, что он и себе купил путевку. На то же время. В один номер с молодыми. Однокомнатный. И каждое утро в семь поднимал молодых на пробежку, а каждый вечер заставлял делать гимнастику и слушать перед сном новости по радио «Маяк». А по выходным водил их на марш-бросок в горы. С ночевкой. И вот уже двадцать пять лет молодые живут очень счастливым и крепким браком, потому что все неприятное, что два человека могут вообще, в принципе, сказать друг другу, они за эти две недели уже сказали, ничего в загашниках не осталось.
…Вот, скажем, переводчик Ш. клянется, что если уронить новый айфон в воду, то он там будет красиво лежать двадцать секунд, а потом выдаст на экране надпись: «Эта атмосфера не подходит для нормального функционирования». Друзья, конечно, спрашивают у переводчика Ш., не выдает ли его айфон такую же надпись через двадцать секунд после въезда в Москву, но переводчик Ш. обижается.
…Вот, скажем, писатель Г. и композитор Ф. выясняют, что, несмотря на поколенческую и социальную близость, они почти не знают общих анекдотов. Например, писатель Г. не знает анекдота про мышку и папарацци, зато композитор Ф. не знает анекдота про «а утром у вас что бывает?». Зато композитор Ф. не знает анекдота про «да, это Бородино», а писатель Г. очень радуется, впервые услышав анекдот про двух русских и хромого крокодила. Анекдоты про мармозетку, про сине-черные штаны, про «не-пре-мен-но!» и про «восемь раз направо» тоже оказываются в новинку либо для одного, либо для другого. Пораженный этой ситуацией, писатель Г. осторожно спрашивает:
– Но хотя бы про француженку и сигарету?..
– Да, да! – радуется композитор Ф. – Про француженку, которая в постели и так и этак…
– И то и се… – подхватывает писатель Г.
– И наконец, все заканчивается…
– И она закуривает сигарету…
– И затягивается…
– И произносит…
На этом месте композитор Ф. и писатель Г. хором выкрикивают:
– Знала бы моя мама, что я курю!.. (композитор Ф.).
– Знала бы моя мама, что я курю в постели!.. (писатель Г.).
Секунду оба молчат.
– Миленький, – осторожно говорит писатель Г., – мне кажется, это два принципиально разных анекдота.
…Вот, скажем, писатель Л. входит в номер поэта Ф., куда вечером набились отдохнуть участники фестиваля, и сообщает: «Вот вам, господа, история про величие русского языка. Тут, оказывается, есть такие пирожки, которые писаются, в смысле надкусишь – и бульон льется. Так вот, знаете, какое народ им дал историческое название, сохранившееся до наших дней? „Зассанчики“! Великий же язык! Верно, Леночка?» «Дддда, – смущенно говорит местная девочка Леночка. – Только они не „зассанчики“, а „посикунчики“». Великий язык, не поспоришь.
…Вот, скажем, инженер Х., прекрасный израильский отец, решает на Хануку сделать двухлетней деточке традиционные домашние пончики. Не разлапистые громадные магазинные пончики с какой-то хренью внутри, а маленькие, хорошенькие, толстенькие пончики с домашним вареньем и собственноручно произведенной сахарной пудрой. Колбасится на кухне часов двенадцать. Деточка смотрит на блюдо с пончиками и, не прикасаясь к ним, твердо говорит: «Не люблю», – после чего отправляется заниматься своими делами. Х. мысленно говорит ей вслед несколько крепких слов про девочек в целом, съедает два блюда толстеньких пончиков и потом долго тоскует, морально и физически. На следующий день он отправляется забирать деточку с детсадовского празднования Хануки. Деточка сидит на полу, рядом с ней сидит другая деточка. Другая деточка слизывает с расползающихся магазинных пончиков отсыревшую сахарную пудру и отдает их нашей деточке, наша деточка с большим энтузиазмом их ест. Х. пытается убедить себя, что все дело в сахарной пудре, но душевная рана все равно кровоточит. «За что мне это, мама?» – спрашивает он у своей матери тем же вечером. «А за пельмени», – говорит мать. И выясняется, что в раннем детстве Х. не ел домашние пельмени, которые мама заботливо лепила для него по ночам, зато в гостях отлично ел расползающиеся магазинные пельмени из картонной коробки, причем сначала раскусывал их, выковыривал мясо и съедал только тесто, а потом аккуратно ел серое мясо специально затребованной ложкой, глядя на родную мать невинными глазами.