…Вот, скажем, после круглого стола о том, как все страшно плохо в России с источниками достоверной информации, молекулярный биолог А. видит страшную очередь к двери библиотечного туалета, хватает мужа за рукав и в ужасе говорит: «Что-то ужасное произошло! Произошло ужасное!» «Почему?» – спрашивает перепуганный муж. «Не знаю, – честно говорит молекулярный биолог А. – Но почему-то же все зассали?»
…Вот, скажем, когда будущему филологу К. было пять лет, интеллигентная бабушка повела ее в Пушкинский музей смотреть на Давида. Давид был красивый, кудрявый, белый и будущему филологу К. вполне понравился. Интеллигентная бабушка захватывающе рассказала будущему филологу К. всю историю про Голиафа, про находчивость будущего царя, про то, какую силу даже совсем юному человеку может сообщить искренняя вера, – словом, все очень хорошо рассказала. Но вот тему того, почему этот кудрявый белый Давид такой голый, бабушка тактично обошла, а будущий филолог К., обычно задававшая бабушке шесть вопросов в минуту, ничего об этом не спросила – к большому бабушкиному облегчению. Вечером будущий филолог К. очень связно рассказала родителям про Голиафа, Давида, силу веры и находчивость будущего царя, который был очень юным, поэтом ему никакого оружия не давали и он задушил Голиафа мочалкой. Ну, шел голый в баню с мочалкой на плече, увидел, как Голиаф бесчинствует, смекнул, помолился, задушил Голиафа мочалкой и дальше пошел.
…Вот, скажем, телепродюсер Т. называет любимого сантехника «звездой канализации».
…Вот, скажем, культуролог Д. приходит в ужас, когда его молодая невестка предлагает потравить на даче кротов. Потому что культуролог Д. сам на дачу ездить не любил и ни разу в жизни крота не видел, но в детстве часто разыгрывал сам для себя сказку «Дюймовочка». Что такое этот «дюйм» – культуролог Д. в детстве, конечно, понятия не имел, а роль Дюймовочки в его труппе всегда играл советский игрушечный пупс ростом двенадцать сантиметров. Соответственно всю жизнь культуролог Д. полагал, что крот – это существо размером примерно с небольшую кошку. И вот он представляет себе, как стоит в огороде, а вокруг него лежат… Лежат. Раскинув эти свои розовые лапоньки. Под ногами, как у раскаявшейся Годзиллы, и вроде как даже в дыму пожаров, поскольку культуролог Д. сильно близорук и очень долговяз. И он очень резко сыну и невестке выражает свое недовольство идеей травить кротов и добавляет, что он, конечно, на дачу не ездит, но ноги его не будет теперь в этом проклятом огороде, потому что ему будет мерещиться гора трупов у ног. И вообще, как эти трупы потом хоронить? Тут сын не выдерживает и рявкает: «В баночках из-под йогуртов!» Словом, культурологу Д. объясняют про истинный размер крота, и он, сильно ошарашенный, осознает и про дюйм, и про то, и про се, и все смеются над папой, какой он у нас, папа-то, трогательный. И вечером рассказывают эту историю гостям, а назавтра невестка едет в Подмосковье и очень удачно травит там кротов, и историю про папу и кротов еще долго все пересказывают, хорошая история. А насчет травли культуролог Д. как-то совсем перестает переживать и даже ни разу не вспоминает. Он близорук, культуролог Д., а кроты-то махонькие, с высоты не видно.