…Вот, скажем, модератор одного небольшого закрытого комьюнити про финансы вводит железный запрет на шутки про климат. Про оттепель шутить нельзя, про скользкие дорожки нельзя, про завалы нельзя, про чистку нельзя. Про то, как война в Украине скажется на портфелях российских фондов, можно, но слова «оттепель», «завалы», «чистка» и «скользкая дорожка» употреблять нельзя.
…Вот, скажем, американский художник К. по какой-то невротической причине адски боится паспортного контроля в российских аэропортах. Судимостей за ним нет, долгов нет, подозрений в терроризме нет – чистое помешательство. И поэтому американский художник К., хоть у него русский язык и родной, на подходе к будочке паспортного контроля складывает лицо в сияющую американскую улыбку, а когда протягивает паспорт – звонко произносит: «Hi!» – и готовится специально говорить с американским акцентом. Но его все равно трясет, и он зачем-то пытается с этим самым американским акцентом говорить погранцам что-нибудь светское. Ну, там, kak u vas stalo krasivo v etot zal или u vas tyazhelaya rabota. Но его коронный номер – внимательно вглядеться в девушку-пограничницу, обнюхивающую его паспорт, и нежно спросить: A vi ofitser? Девушки-пограничницы от этого обычно тают и – ну, что и? – делают все то же самое, что сделали бы и без этой фальшивой болтовни: шлепают штамп, отдают трясущемуся художнику К. паспорт и отправляют его прочь. Прокол вышел только в последний раз: над душой у девушки стояла суровая дама, обучающая ее паспортной премудрости. И когда прозвучал коронный вопрос, она строго спросила девушку: «Настя, это что?» – «Подозрительный интерес», – бодро ответила Настя. «С хрена бы он подозрительный?» – взвизгнул художник К. уже безо всякого акцента. «А чего это вы спорите?» – поинтересовалась суровая дама. «И акцент пропал», – добавила проницательная Настя. «Да я специально сделал себе акцент, чтобы вы мой паспорт не рассматривали!» – выпалил художник К. Суровая дама клацнула зубами. Словом, художник К. провел в общении с пограничной службой аэропорта Шереметьево четырнадцать часов. Особенно представители кровавого режима поразили его фразой: «Видите? Вы нас боитесь, а мы вам стульчик предложили». Он ее часто потом повторял в разных контекстах.
…Вот, скажем, дочь предпринимателя П. требует ко дню рождения хомячка. Пока дочь на каникулах у бабушки, родители покупают хомячка, и тот бодро жрет в ожидании ребенка. И у предпринимателя П. с этим хомячком случается любовь. В самом возвышенном и чистом смысле слова: они вместе едят пельмени и смотрят футбол, а когда предприниматель П. уходит на работу, он звонит домой и просит жену дать хомяку трубку, и хомяк ему делает фырфырфыр. Предприниматель П. очень мучается, что сейчас приедет законный напарник хомяка, то есть ребенок, – и все уже будет не так. И, как хороший отец, пытается даже приучить себя к этой мысли, но получается плохо. Предприниматель П. даже спрашивает жену, нельзя ли выменять у ребенка хомяка на что-нибудь другое, но получает легко предсказуемый ответ. Одно слово – душераздирающий сюжет, Тристан и братан. Ну, приезжает ребенок, восторг и визг, предприниматель П. берет себя в руки и решает, что мужская дружба не должна распадаться из-за какой-то там девчонки. Но все равно ему очень трудно. И тут ему как раз приходит срок ехать в командировку на две недели, и жена говорит, что это даже хорошо, с глаз долой – из сердца вон, может, его попустит. И предприниматель П. две недели даже не спрашивает о хомяке, держится. И только в день перед возвращением интересуется у жены, как там хомяк. Жена отвечает, что хорошо. Предприниматель П. спрашивает: «Вырос небось?» Жена отвечает, что вырос. Предприниматель П. спрашивает: «Уже небось яйца здоровенные, на всю клетку?» Жена интересуется, какие такие яйца. Так вот, эта история про то, что предприниматель П. справился со своей травмой и по-прежнему любит хомяка. И что любовь сильнее гендерных установок.