– Ах, Долли, кто бы думал, что мы тебя увидим? – воскликнула София.
– Налейте ему чаю, – распорядилась мать. Леди Помона всегда пила чай с четырех часов до того времени, когда шла переодеваться к обеду.
– Уж лучше бренди с содовой, – ответил Долли.
– Мой мальчик!
– Я не прошу бренди и не рассчитываю его получить, я даже не хочу его. Я только сказал, что уж лучше бренди, чем чай. Где родитель?
Все в изумлении уставились на него. Должно было произойти нечто и впрямь экстраординарное, чтобы Долли пожелал увидеться с отцом.
– Папенька уехал в экипаже сразу после ланча, – торжественно объявила София.
– Я его немного подожду, – сказал Долли, вынимая часы.
– Останься и пообедай с нами, – предложила леди Помона.
– Не могу, потому что должен идти с кем-то обедать.
– С кем-то! Я уверена, ты не знаешь, куда идешь, – сказала Джорджиана.
– Мой человек знает. Во всяком случае, он дурак, если не знает.
– Адольфус, – очень серьезно начала леди Помона. – У меня есть план, и я нуждаюсь в твоей помощи.
– Надеюсь, это не что-нибудь сложное.
– Мы все едем в Кавершем на Троицу и очень просим тебя поехать с нами.
– О нет! Я никак не могу.
– Ты недослушал и половины. Будет мадам Мельмотт с дочерью.
– Фу ты, черт! – воскликнул Долли.
– Долли! Не забывай, где ты! – сказала София.
– Я помню, где я, и точно знаю, где меня не будет. Я не поеду в Кавершем общаться с мамашей Мельмотт.
– Мой дорогой мальчик, – продолжала его мать, – знаешь ли ты, что мисс Мельмотт в день своей свадьбы получит двадцать тысяч годовых, а ее муж, возможно, станет со временем богатейшим человеком Европы?
– Пол-Лондона хочет на ней жениться, – ответил Долли.
– Почему бы и тебе не быть одним из них?
– И пол-Лондона не будет гостить с ней в одной усадьбе, – добавила Джорджиана. – Если ты захочешь попытаться, у тебя будет возможность, о какой другие могут только мечтать.
– Но я совершенно не хочу пытаться. Господи! Это совершенно не в моих привычках, матушка.
– Я знала, что он откажется, – сказала Джорджиана.
– Это поправило бы все наши дела, – заметила леди Помона.
– Значит, они останутся как есть, если ничто другое их не поправит. А вот и родитель. Я слышу его голос. Ну, сейчас будет крик.
И тут в комнату вошел мистер Лонгстафф.
– Дорогой, – сказала леди Помона, – у нас Долли.
Отец кивнул сыну, но ничего не сказал.
– Мы просим его остаться и пообедать, но он куда-то приглашен, – продолжала мать.
– Только не знает куда, – вставила София.
– Мой человек знает – он все записывает. Сэр, люди из Линкольнз-Инн прислали мне письмо. Хотят, чтобы я поговорил с тобой насчет какой-то продажи. Вот я пришел. Это ужасная канитель, потому что я ничего в таком не понимаю. Может, и продавать-то нечего. Если так, я могу уйти.
– Пойдем ко мне в кабинет, – сказал отец. – Незачем беспокоить твою мать и сестер делами.
Сквайр вышел из комнаты, Долли – за ним, на прощанье скорчив сестрам мученическую гримасу. Три дамы с полчаса сидели за чаем, дожидаясь – не результата переговоров, поскольку не думали, что им его сообщат, – но добрых либо дурных знаков, которые можно будет прочесть в поведении сквайра. Долли они снова увидеть не рассчитывали – быть может, по меньшей мере месяц. Все их со сквайром встречи заканчивались ссорой, и Долли с необычным для него упорством противился любым посягательствам на свои права. Через полчаса мистер Лонгстафф вернулся в гостиную и сразу объявил приговор:
– Дорогая, в этом году мы не вернемся из Кавершема в Лондон.
Он пытался говорить с величавым спокойствием, однако голос у него дрожал от чувств.
– Папенька! – воскликнула София.
– Дорогой мой, ты это не всерьез, – проговорила леди Помона.
– Конечно, папенька это не всерьез, – сказала Джорджиана, вставая.
– Совершенно всерьез, – ответил мистер Лонгстафф. – Мы уедем в Кавершем дней через девять и больше в этом году в Лондон не вернемся.
– У нас уже назначен бал, – сказала леди Помона.
– Придется отменить. – И с этими словами отец семейства удалился в свой кабинет.
– Папенька не мог правда так решить, – сказала София.
– Он правда так решил, – в слезах проговорила леди Помона.
– Тогда пусть перерешит, вот и все, – объявила Джорджиана. – Долли сказал ему что-то очень грубое, а мы страдай. Зачем было ехать в Лондон, если он собирался забрать нас до начала сезона?
– Интересно, что сказал ему Адольфус. Ваш папенька всегда так суров к Адольфусу.
– Долли может сам о себе подумать. И думает, – ответила Джорджиана. – Долли не думает о нас.