Но оттуда кричат:
— Нет уже такого! Весь вышел!
— Ой!— она говорит.— Ой! Сорок рублей было и ключи. Ой!
И тут паренек, который все это время дремал, открыл глаза и говорит:
— Да не «ой!», а вы не в тот карман залезли. Вы мне в куртку залезли и тут, естественно, вашего кошелька нет. И вообще ничего нет.
Все вокруг так и грохнули. Полная покраснела и говорит юмористке — а их к этому моменту стиснули лицо к лицу:
— Это все вы с вашими подозрениями. Я же говорила: абсолютно порядочный мужчина... А вы уж извините,— говорит она пареньку.— В такой тесноте и не чувствуешь, куда рука идет. Кошелек-то у меня в кармане с другой стороны. Вот тут. Вот он,— говорит она с облегчением.
Но, между прочим, достав, больше в карман не опускает, а, крепко зажав его в руке, держит над головой. При этом говорит:
— Пропустите, я на следующей выхожу.
И, кроша толпу, как ледокол, поперла к выходу.
Я, желая подвести итог, говорю юмористке:
— Смешная история.
Но замечаю, юмористка побелела лицом, глаза округлились, рот приоткрылся, и вообще весь юмор в ней кончился. Она вдруг лезет в карман своего пальто и выдергивает руку, как если бы там наткнулась на острое. И кричит на весь троллейбус, как незадолго до того полная:
— Эй!—кричит она ей вслед.— Женщина! Стойте! Вы же мой кошелек утащили!!!
И со страшной силой рвется в погоню, но из-за недостаточного веса практически никуда не продвигается. К счастью, до полной долетают-таки ее горячие выкрики. Та разжимает пальцы и видит, что да — не ее кошелек... Кошелек благополучно идет по рукам к юмористке, и на этом заканчивается наша маленькая комедия положений.
Интересно, что сказал бы о ней тот критик?
Перед судебным следователем стоит маленький, чрезвычайно тощий мужичонка в засаленной кожаной куртке и латаных джинсах...
— Денис Григорьев,— начинает следователь,— подойдите поближе и отвечайте на мои вопросы. Седьмого июля лаборант Акинфов, проходя утром возле экспериментальной силовой установки вашего НИИ, застал вас за отвинчиванием измерительной аппаратуры. Так ли это было?
— Допустим, так.
— Хорошо, ну а для чего вы ее отвинчивали?
— Отвинчивал — значит, нужно,— хрипит Денис, косясь на потолок.— Мы из нее датчики выковыриваем
— Кто это — мы?
— Мы, народ... Климовские. Из лаборатории Климова. Да, впрочем, все так ковыряются, кому датчики нужны.
— Вот что, кандидат наук Григорьев, не прикидывайтесь идиотом, а говорите толком. Нечего тут про датчики врать!
— С детства не врал, а тут вру,— бормочет Денис, мигая.— Да неужели, гражданин следователь, можно без датчиков? Если вы эксперимент ставите, неужели он без датчиков пойдет? Вру...— усмехается Денис.— У нас эксперименты тонкие: то миллибары ловим, то микросекунды... А попробуйте ангстрем без датчиков поймать!
— Для чего вы мне про какие-то ангстремы рассказываете?
— Да ведь вы сами спрашиваете. У нас и доктора наук так ловят, и членкоры. Самый последний мальчишка-мэнээс не станет без датчиков ловить. Конечно, кто не понимает, пусть без них попробует. Дуракам закон не писан...
— Так вы говорите, что развинтили эту аппаратуру, чтобы наковырять из нее датчиков?
— А то что же? Не в комиссионку же сдать.
— Но датчики вы могли взять из лабораторного фонда или заказать в институтском отделе снабжения... в конце концов попросить на время у силовиков.
— В лаборатории лишних никогда не найдешь, в отделе снабжения с оформлением морока, а попросить — кто же даст?
— Снова прикидываетесь? Точно вчера институт кончили. Разве вы не понимаете, к чему ведет это отвинчивание? Не догляди лаборант, так ведь вся бы установка взорвалась, вы людей убили бы.
— Господь с вами, гражданин следователь! Зачем убивать? Что мы, экстремисты какие?
— А отчего, по-вашему, происходят аварии? Отвинти два-три прибора — вот тебе и взрыв!
Денис усмехается и недоверчиво щурит на следователя глаза.
— Ну! Уж сколько лет всей лабораторией отвинчиваем и, как говорится, без паники, а тут — взрыв... Если бы я насос демонтировал... или, допустим, конденсатор оторвал, ну, тогда, пожалуй, взорвал бы, а то... тьфу!
— Но вы же прекрасно понимаете: измерительные устройства следят, чтобы параметры установки не выходили на уровень аварийных!
— Это мы понимаем... Мы ведь не все отвинчиваем... Оставляем. Тем более у них все продублировано...
Денис зевает и достает сигарету.
— В прошлом году в вашем НИИ, у мотористов, двигатель вразнос пошел, фундамент разнесло,— говорит следователь.— Теперь я понимаю...
— Ничего вы не понимаете. Я же объяснил: все у всех таскают. У мотористов, может, как раз силовики и свинтили. А лаборант этот — новенький, без всякого понятия. Вот и хватает за шиворот и тащит...
— Когда у вас делали обыск, то нашли еще один прибор... В каком месте вы его отвинтили и когда?
— Это вы про осциллограф, который возле кислородных баллонов лежал?
— Не знаю, где он у вас лежал, но только нашли его. Когда вы его отвинчивали?
— Я его не отвинчивал, его мне Игнатий Семеныч дал. А тот, что на стеллаже, мы вместе с Митрофаном снимали.
— С каким Митрофаном?
— С Митей Петровым. Неужели не слыхали? Известная фигура: измерительные контуры делает и предприятиям продает. Ему много всякой всячины требуется. На каждый контур одних датчиков, считайте, сотни три. Но я в этом бизнесе не участвую.
— Послушайте. Вот передо мной уголовный кодекс. Статья девяносто восьмая: умышленное уничтожение или повреждение государственного имущества... или общественного... наказывается исправительными работами на срок... Вы человек грамотный, не могли этого не знать!
— Представьте, не знал. И не понимаю, при чем тут я? Да спросите любого научного сотрудника, без датчиков разве что целые градусы ловить или там сантиметры. А кому они нужны? Другое дело — микроны...
— Помолчите, пожалуйста.
Наступает молчание. Следователь быстро пишет.
— Мне идти?— спрашивает Денис, поигрывая зажигалкой.
— Нет. Я должен взять вас под стражу.
Денис вопросительно смотрит на следователя:
— Как под стражу? Гражданин следователь, мне некогда, мне в лабораторию надо, с Егора за транзисторы тридцать рублей получить.
— Помолчите, вы мне мешаете.
— Под стражу... За что? Не крал, не дрался. А если вы насчет контуров сомневаетесь, то не верьте Петрову, креста на нем, халтурщике, нет.
— Последний раз прошу: помолчите!
— Молчу, молчу...— Денис взволнованно закуривает.— Поймите, у нас в НИИ трое Григорьевых!
— Уведите,— приказывает следователь.
— Трое нас,— бормочет Денис, пока его выводят из кабинета.— Кузьма с Митькой левачат, а Денис отвечай... Судьи!
Это небольшое, можно сказать, ничтожное происшествие имело место в одном из бесчисленных дворов огромного города зимой и разворачивалось на фоне быстро густеющих сумерек и в условиях крепчающего к ночи мороза. Турбобурин вышел из подъезда в чем был, а именно: в ковбойке, пижамных штанах и без пальто. Объяснялось это тем, что он крепко выпил, и было ему очень тепло. Да и вообще он был здоровый и веселый мужик и не так уж много вреда приносил семье и производству. Польза же от него и там, и там была несомненна: хоть и с похмелья, но кое-что производил, а заработанное делил между пропоем и семьей в довольно благородной пропорции.
И не настолько уж он был пьян, чтобы без всякой цели выйти на мороз и поплыть в сумерках через двор в самый его отдаленный угол. Для чего же тогда в правой руке Турбобурина покачивалось изящное пластмассовое ведерко, наполненное кухонными отбросами?
Выбросить эту дрянь к чертям собачьим, чтоб жена перестала ворчать и вмешиваться в скромное субботнее винопитие Турбобурина с заветным другом Игорехой Коловоротовым, в их интереснейший диспут на многие злобы дня,— такова была задача.