Галина приносит рыбу. Старик укладывает сверток в кошелку, идет к дверям, мальчик за ним.
— Будь здоров,— говорит он на прощание Павлику. Угрюмо говорит.
— В прошлый раз я тебе хорошо дал,— мягко замечает Павлик.— Зайди во вторник.... Азизов,— говорит он тестю, дождавшись, когда старик с мальчиком вышли.— Был здесь директором. Давно, за двоих до меня. Шалил не в меру. Сидел.— Ясно, что сам Павлик хорошо знает меру «шалостей» и сидеть не намерен.
Тесть расплачивается. Благодарит. Прощается.
— До свиданья,— говорит и Володя.
Павлик вскидывает на него глаза словно впервые увидел.
— Я тебя не познакомил,— спохватывается тесть.— Это зять мой, хороший парень.
— Плохо кормишь,— шутит Павлик, окидывая быстрым взглядом фигуру Володи.— А чем занимается молодой человек?
— На журналиста учится!— В голосе тестя — нескрываемая гордость.— Уже в газетах печатают. Фельетоны пишет!
— Сатирик,— констатирует Павлик.
В Володе вскипает сильнейшее раздражение. Ему хочется сказать тестю, что если он ничего не понимает в жанрах, так помалкивал бы, что все, что напечатал Володя,—две информации и заметка. Сатирическая, да. Но заметка, а не фельетон. Да не в жанрах, черт побери, дело. Ведь тесть как бы говорит приятелю: вот тебе сегодняшний фельетонист — сейчас пришел к тебе со служебного входа полакомиться дефицитом, а завтра как ни в чем не бывало тебя же в газетке разрисует. То, в чем он, Володя, упрекал оппонента в группе... А сам, выходит, такой же. И не предположительно — фактически, да... Но пусть этот Павлик только позволит себе хоть слово насмешки! Хоть слово! Пусть только посмеет. Ноги моей не будет ни здесь, ни у тестя!.. А жена? Сын?
— И сатирикам надо кушать;— говорит Павлик без всякой иронии, с теплой интонацией заботливого родственника,— Заходи, не стесняйся. И вы заходите, молодой человек.
Он провожает их к выходу.
Хоть бы никого не было, молит Володя. Но возле крыльца полно людей. Парни в зеленых халатах разгружают машину. Идут прохожие. Носятся с криками дети. Все они, кажется Володе, пронизывают взглядами его сумку. Скорей, скорей... Они с тестем пересекают просторный двор, выходят на улицу. Здесь уже спокойнее. Этим прохожим ничего не известно. Володя идет, меняя руки на тяжеленной сумке. Гадость, гадость какая, думает он. Нет, наше поколение все это поломает. Но надо знать это изнутри, надо почувствовать на себе, как это гадко: пользоваться чем-то наособицу, тайком. Даже хорошо, что я пришел сюда и все это сам увидел и сам пережил... Вот только нехорошо, что взял продукты. Так ведь каждый скажет: это я не просто пользуюсь, это я изучаю зло, чтобы лучше понять, как с ним бороться. Нехорошо, нехорошо...
Греет крепкое, почти летнее солнце. Сирень посылает через заборы терпкий аромат ветвей, кипящих в предельном цветении. Глубокое синее небо обнимает цветущую землю, весну, Володину молодость, и незримая туча висит в его синеве...
В дверь позвонили, я открыл, и в квартиру стремительно вошла незнакомая мне молодая женщина.
— Я обдумала твое предложение и в принципе согласна,— сказала она.— Но прежде чем принять окончательное решение, должна осмотреть квартиру. Помоги снять пальто... Спасибо. Телефон, я вижу, есть. Хорошо. Это что, кухня? Газ, горячая вода, прекрасно. А это комната? Одна? В твоем возрасте можно было иметь и двухкомнатную квартиру. Сегодня нас двое, а завтра появятся дети — как тогда? Впрочем, довольно милая комнатка. Но, конечно, эти обои мы сменим, я достану финские. И кушетку выбросим, не спорь, не спорь. Сервант тоже не годится, слишком старомоден. И потом книги... Их чересчур много. Надо будет рассортировать. У меня есть знакомый букинист...
Она взяла с полки какую-то книгу и на мгновение умолкла.
Я воспользовался паузой.
— Уважаемая девушка,— сказал я.— Вы, наверное, ошиблись квартирой.
Она моментально швырнула книгу в угол и вся вспыхнула:
— Только не вздумай уверять, что видишь меня в первый раз!
— В который же?— искренне удивился я.
— Во второй.
— Все равно не помню,— мужественно сказал я.
— Ну вот что, миленький.— Она тяжело задышала, перекинула через плечо свою изящную белую сумочку и запустила в нее руку.
«Пистолет»,— мелькнуло у меня.
— Позавчера, в пять часов тридцать минут вечера,— чеканя каждый слог, произнесла она,— ты уступил мне место в троллейбусе седьмого маршрута и оплатил мой проезд. Затем помог сойти на остановке и при этом предложил выйти за тебя замуж. И если мне хватило двух дней, чтобы со всей серьезностью взрослой женщины обдумать твое предложение, то их тем более должно было хватить тебе.— Она вытащила из сумочки пачку сигарет и с треском припечатала ее к столу.
— Да, припоминаю,— пробормотал я.— Кажется, мы действительно ехали в одном троллейбусе. Но больше я ничего не помню. Клянусь, ничего.
— Как сказал Лев Толстой: не клянись, потом пожалеешь,— усмехнулась она.— Значит, ничего?
— Ничего,— подтвердил я, бледнея от собственной храбрости.
— Что ж, примерно этого я и ожидала.— Пинком ноги, обутой в замшевую туфельку, она подкинула мне стул.— Садись.
Я сел.
Она включила торшер, приблизила его к моему лицу.
Села напротив и подвинула мне сигареты:
— Кури.
Я закурил.
— Начнем по порядку. Где работаешь?
Я объяснил.
— Устаешь на работе?— Голос ее неожиданно потеплел.
— Как собака,— признался я.— Выйдешь за проходную — едва ноги держат.
— Да,— посочувствовала она,— не берегут у нас людей... Значит, выходишь ты из проходной, вваливаешься в троллейбус, плюхаешься на свободное место, блаженно вытягиваешь ноги... Я не искажаю факты?
— Нет.
— Вытягиваешь ноги, собираешься подремать... и вдруг уступаешь место совершенно незнакомой женщине. Почему? Может быть, я попросила тебя?
— Нет.
— Может быть, ты был единственным мужчиной, который сидел в этом троллейбусе, и тебе стало неловко?
— Нет, там в основном сидели мужчины.
— Может быть, место было неудобным? Знаешь, бывает, или сиденье вырвано с мясом, или припекает обогревателем, или, наоборот, из окна дует и капает.
— Нет, кресло было удобным, в меру теплым и сухим.
— Значит, ты уступил мне место только по внутреннему побуждению?
— Да.
— Очень хорошо. С этим вопросом покончено. Дальше. Просила я пробивать за меня абонемент?
— Нет. Но вы долго рылись в сумочке и никак не могли найти... А у меня как раз было полно.
— Может быть, я уцепилась за этот абонемент как за возможность познакомиться с тобой?
— Нет. Вы его не хотели брать.
— И что ты тогда сказал?
— Сейчас вспомню.
— Пожалуйста-пожалуйста, я жду.
— Я сказал: «В следующий раз абонементы купите вы».