— Перспективы?— задумался мой знакомый.— Ну, во-первых, не будем забывать, что материальному миру свойственно еще одно замечательное состояние—состояние движения. Поэтому вполне возможно, что в дальнейшем мое увлечение распространится на все, что плохо идет, медленно едет, неуверенно плывет и слишком низко летит.
— Грандиозные перспективы,— признал я.
— Да,— согласился знакомый,— но меня больше волнуют сегодняшние проблемы. В частности, мне позарез нужен новый кинескоп к телевизору.
— В чем же проблема?
— До последнего времени несколько таких кинескопов очень плохо лежали у нас на складе. Но недавно склад обчистили злоумышленники. Они взяли все, что лежало плохо, а также все, что лежало вполне терпимо, и все, что лежало очень хорошо. К сожалению, преступников вряд ли найдут, так как им удалось взять с собой сторожа.
— Каким образом?— поинтересовался я.
— Плохо лежал,— коротко объяснил знакомый.
Пришла знакомая:
— Что я тебе расскажу! Прямо садись и пиши фельетон! Зашла сегодня в ресторан, заказала бульон и чашку кофе, а официант велит еще что-нибудь взять. «У нас,— говорит,— план». Ну, ты меня знаешь, я женщина не из робких. «У вас свой план, а у меня свой. Мой план — замуж выйти, а для этого выглядеть привлекательной, а для этого не полнеть, а для этого в обед ограничиваться бульоном и кофе». Думаю, либо посочувствует, либо оценит юмор. Увы — ни того ни другого. «Замуж,— говорит,— это ваш личный план. А у меня сочетание личного с государственным. Если каждый начнет бульон заказывать, ресторан прогорит, а я вообще лучше побираться пойду. Так-то!»
Задумалась я... И вдруг вижу: за соседним столиком девчонка сигареткой попыхивает и преспокойно пьет кофеек. «Как это понимать?» — спрашиваю. «А так понимать, что это моя знакомая»,— говорит он и, представь, слегка краснеет. «Вот как! Значит, знакомым не надо ваш план выполнять?» — «Не надо».— «Что ж, тогда давайте познакомимся». Смотрит он на меня, смотрит... «Не нравлюсь?» — «Не очень».— «Несимпатичная?» Молчит, стесняется. «Что же мне сделать,— размышляю вслух,— чтобы показаться вам посимпатичней?» Молчит, бедняга, салфетку в пальцах крутит. «А если я еще бифштекс и фирменную закуску закажу?» Оживился. «Скажу,— говорит,— что в вас что-то есть».— «А если еще и водочки?» — «Сколько?» — «Сто грамм».— «Ой,— говорит он,— да вы определенно хорошенькая».— «Нет, не сто. Двести. И не водки, а коньяку!» Посмотрел он мне в глаза... «Красавица!— говорит.— Мадонна! Как я сразу не разглядел?!» — «Ладно, хватит,— говорю,— я пошутила. Несите бульон и кофе. Мы ведь познакомились?» — «Ах, так,— говорит.— Тогда и я пошутил. Тогда будьте любезны: все, что могу. Только для вас, по знакомству». Ставит мне на стол табличку: «Не обслуживается» — и оскорбительной походкой удаляется навсегда... Ну, как история — годится?
— Голубушка,— ответил я,— ты отстала от жизни. Твой официант не одинок. Сломай в будильнике что- нибудь на пятачок, отнеси в мастерскую — тебе там починят самое дорогое из несломанного. Потому что план на пятачках не сделаешь. План у них, голубушка, план! А если ты, не дай бог, руководитель маленького предприятия без своей строительной базы — попробуй уговори стройтрест построить тебе какую-нибудь там будку или сарай. Сколько им таких сараев для своего плана надо? А если даже большое предприятие, но ему понадобилось два ящика каких-нибудь там шурупов — кто же им меньше тонны продаст? А кто тебе согласится потолок на кухне побелить без того, чтобы всю квартиру на капитальный ремонт не поставить? Могу еще хоть тысячу примеров.
Потускнела знакомая:
— Значит, не годится моя история. Жаль...
— Отчего же,— возразил я.— История сама по себе очень забавная. У меня уже и план фельетона вырисовывается... Но фактов для моего плана маловато. Больше у вас ничего не было? Тарелками он в тебя не швырялся? Нет? Может, хотя бы нецензурно выражался? Тоже нет? Вот видишь: приносишь факт на маленькую заметку, а заказываешь целый фельетон. А чем мы, творческие работники, хуже официантов? Соберет писатель материала на зарисовку и думает: как бы на повесть растянуть? А фильмы? Для зрителей, может быть, и одной серии хватило бы, а для плана меньше двенадцати никак нельзя. Или вот интересная публика — поэты-песенники. Пишут четыре строчки, повторяют их четырежды в четырех сочетаниях, итого шестнадцать песен. День работы — план месяца. Да что там, могу еще хоть тысячу примеров.
Совсем расстроилась приятельница, засобиралась.
— Подожди,— говорю.— Для незнакомого человека из такого мелкого факта я бы, конечно, никогда... Но для тебя — так и быть...
...Вот, уважаемый товарищ редактор, как и обещал своей приятельнице, сделал, можно сказать, из ничего фельетон и прошу вставить его в эту книгу. Я понимаю, что издательству для плана нужны более острые, более полновесные фельетоны. Но ведь я ваш старый знакомый, а? А для плана пусть новенькие стараются. Будьте любезны!
Я вошел в купе. Навстречу мне поднялся мужчина среднего возраста. Его движения дышали учтивостью. Мы поздоровались. Он внимательно посмотрел на меня... и вдруг ласково обнял за плечи и стянул пиджак.
— Э...— только и смог промычать я.
— Мне показалось, вам жарко и душно. Солнышко весеннее, греет вовсю.
— Ну, это вы... Прямо не знаю...— смутился я.— Как раз сам собирался...
— Простите, предугадал,— мягко улыбнулся он и повесил мой пиджак на плечики.
Мы сели по обе стороны стола и некоторое время молчали. Я чувствовал на себе его спокойный, но внимательный взгляд и размышлял: о чем бы поговорить с любезным попутчиком? Не закурить ли для начала?
В то же мгновение на столе возникла распечатанная пачка сигарет.
— Мне показалось, вы хотите курить. Прошу.
Я закурил.
— Крепкие у вас сигареты.
— Вам виднее,— согласился он.— Я некурящий.
Я закашлялся.
— Минутку! — Он вышел из купе и вернулся со стаканом чая.— Впечатление такое, что вас мучает жажда.
— С чего вы взяли?
— Такое впечатление,— повторил он.
Вдруг его руки сомкнулись на моем горле. Я похолодел. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки:
— Все-таки вам было душно!
— Спасибо!— резко поблагодарил я и подумал: чем бы его отвлечь, такого заботливого? Жаль, карт не захватил.
Попутчик моментально вытащил из кармана колоду.
— Такое ощущение, что вы хотите сыграть.
— Ладно, сыграем,— согласился я.— Только прекратите эти идиотские любезности.
— Не сердитесь. Ничего не могу с собой поделать. Уникальное душевное устройство: весь во власти чужих желаний. Своеобразный дар предвидения.
Открылась дверь, и к нам заглянул сосед:
— Вы...
— В шахматы?— живо перебил его мой попутчик.— Я не играю. Товарищ,— он показал на меня,— умеет, но сейчас не хочет.
— Я, собственно... да...— растерялся сосед.
— А не угодно ли с нами в «дурачка»? Впрочем, вижу — не угодно.
— Да... не очень...— окончательно растерялся сосед и исчез.
Попутчик раздал карты. Мне достались неважные, но я подозрительно легко выиграл.
— Мне показалось, вы не любите оставаться в дураках,— произнес он со смущенной улыбкой.
Я смел карты на пол, застонал, замычал, заколотил по столу кулаками.
Он старательно выдвинул челюсть.
— Это еще зачем?!
— Мне показалось, вам хочется меня ударить.
— О боже!— воскликнул я и врезал ему по челюсти. Он шмякнулся об стенку. Потом похлопал ресницами, вытащил из-под полки чемодан, поднялся и вышел из купе.
— Подождите! Вы обиделись? Я готов принести извинения, но...
— Нет-нет, никаких извинений. Но мне показалось, что после того, что сейчас произошло, вам будет неприятно ехать в одном поезде со мной.
Он распахнул дверь и выпрыгнул в объятия ветра. Покувыркался в рыхлых весенних сугробах, встал, отряхнулся и, уже едва видимый, послал мне воздушный поцелуй.