С ведомостями покончили, перейдем к личным делам. «Иванов...» Стоп. Зачем нам Иванов? У нас их и так полно. Вечно один за другого зачеты сдают. Вычеркнем Ивановых, а заодно и другие массовые фамилии. Вот. Кузнецов... Семенов... Петров. Нет, не Петров. Петро... вееров. Такого у нас еще не было. Не было — и не надо. И не будем заводить. Редкая фамилия ничуть не лучше массовой. Редкая хорошо запоминается. Попадет в вытрезвитель, и начнут на всех совещаниях: «Студент вашего института Петровееров...» Давайте-ка все необыкновенные, странные фамилии тоже уберем. Без них как-то спокойнее... Итак, без массовых и редких? Двести три человека. А мест сто двадцать. Ничего не придумаешь, смотрим родителей. Если ребенок вырос в семье работника торговли — это одно: трудовая династия. А если папа с мамой музыканты или инженеры? Еще поблагодарят, что мы их дитя поправили на жизненном пути: нечего ему в торговле делать. Этого берем... этого берем... этого... Гм... Мать — завзалом, а отец... Отец подкачал: строитель. Какой строитель? Начальник СМУ! Обязательно берем, в институте ремонт надо делать... Сколько осталось с учетом родителей? Сто семьдесят четыре... Интересно, сколько мальчиков и сколько девочек? Шестьдесят девочек. Хорошеньких-то сколько. Все равно до диплома не доберутся, замуж выскочат. Эту долой, эту долой, эту... оставим. Немного оставим: гости бывают, цветы надо вручать. Сколько осталось? Женского пола сорок четыре, а с мальчиками? Сто пятьдесят... Кстати, среди мальчиков тоже красавцы попадаются. Вот... Орел! Зачем он нам? Только девочек будет смущать, отвлекать от основ товароведения. Этого прочь... и этого... и этого... Отец в тресте ресторанов? Остается. Сколько без красавцев? Сто тридцать три? Чертова дюжина лишняя... Торговля, знаете, торговле рознь. Одно дело — человек заведует секцией в ЦУМе, а другое — стекло режет в базарном ларьке. Курс взят, вы знаете, на крупные комплексы, на универмаги, универсамы, вот и мы не будем мелочиться. С учетом этого сколько? Сто двадцать один. Но теперь уж один к одному. Особенно вот этот. Вы посмотрите, какое умное лицо. Ой-ей-ей-ей-ей!.. Не надо, не надо нам умников. И без того много развелось. Сколько без него? Ровно сто двадцать? Вот теперь можно аплодировать!
— Михал Иваныч! Топтыгин! Это я, Семеныч, егерь здешний. Проснись, дело есть!.. Выйди, слышь, из берлоги, поговорить надо... Ну, как хочешь, оттуда слушай.
Значит, так: на тебя уже пять лицензий выдано, это ты понимаешь? Молчишь? Значит, понимаешь. А как тебя на пятерых делить? Вот и я не понимаю. Моему начальнику твоя шкура нужна? Нужна. Так и сказал: «У меня по полу дует. Не с медведя, так с тебя спущу. Будешь лежать, зубы скалить». А его начальнику твоя шкура нужна? Нужна. Иначе мой начальник будет у него лежать, зубы скалить. Ну, а прокурору твоя шкура нужна? Тоже нужна. Если я ее ему не устрою, он мне знаешь что устроит? Не знаешь? И я не знаю. А он знает. А ГАИ? А райздрав? Он же меня от такого вылечит, чем я еще и не заболел!
Да, может, и это еще не все. Еще кто-нибудь из центра заявится. Вот в прошлом годе привезли мне старичка. Лося за четыре ноги привязали, чтобы, как мишень в тире, стоял. А он — старичок — из сугроба подняться не может. Встал я на карачки, он на меня взгромоздился... Я, чтоб не мерзнуть, разговор завел. «Вы к нам впервой? — спрашиваю.— Из области, видимо?» Он говорит: «Подымай выше».— «Неужто из Москвы?» Он говорит: «Выше подымай». Вот это да, думаю. Откуда же, если выше Москвы? «Уж не из-за границы ли в наши края?!» Он как рявкнет: «Подымай выше! Выше, говорю, подымай! Сугробы у вас, как египетские пирамиды! И скотине скажи, чтоб не дергалась, у меня прицел запотел!»
Вот, брат, какие приезжают. Хорошо Петровичу, соседу моему: у него на участке нефть открыли — из зверей одни улитки остались, и то потому, что долго ползут. Михал Иваныч, слышь, я чего предлагаю: ты бы перебрался к Петровичу? Понятно, жить там нелегко. Зато искать никто не станет. Оба и уцелеем. А я бы тебе и берлогу оборудовал со всеми удобствами. Малины сушеной дам. Ты только согласись — можешь глазки не открывать, я тебя сонного, на ручках отнесу. А, Михал Иваныч? Подумай, сразу не отказывайся, а я пройдусь, мне тут еще кое с кем поговорить надо...
Сохатый! Стой, не прыгай! Стой, тебе говорят, погоди. Разговор есть. Сохатый, на твои рога очередь до областного центра. Как будем делить, а?
Жизнь — сплошная загадка.
Иду поздно вечером. Вижу — дерутся. Три парня и женщина. Смотрю. Скажете, не смотреть надо, а спасать. Согласен. Но кого? То ли бандиты избивают гражданку, то ли бандитка лупит ребят? Не знаю.
Прихожу домой — открывает сосед. За стенку держится. Говорит, у него приступ. Просит сбегать в аптеку. Смотрю. Скажете, не смотреть надо, а бежать. Согласен. Но куда? Может, он и больной, а может, вдребезги пьяный? Не знаю.
Не успел раздеться — телефонный звонок. Бывший однокурсник. Потерял диплом. А техникум наш давно ликвидировали. Теперь этот товарищ ищет какие-то подтверждения, что действительно кончал техникум. Просит написать ему бумажку. Думаю. Скажете, не думать надо, а писать. Согласен. Но что? То ли он эти четыре года, что мы в одной группе были, действительно учился, то ли прикидывался? Не знаю.
Сегодня приходит в райжилуправление, где я техруком, старушка. Говорит, пол провалился, нужен срочный ремонт. Соображаю. Скажете, не соображать, а ремонтировать надо. Согласен. Но за чей счет? Может, пол и сам провалился, а может, старушка на нем специально плясала? Не знаю.
Вот, вызвали к председателю исполкома. Сижу, жду. Зачем — не знаю. Может, по пустяковому делу, может, увольнять. Жизнь — сплошная загадка!
— Слушай, долго жить хочешь? Приезжай к нам. У нас долго живут. Посмотри на меня. Я долгожитель. Конечно, не рекордсмен. Мировой рекорд — сто восемьдесят лет, говорят. Как думаешь, могу на побитие пойти?.. А если я тебе скажу, что это не от меня зависит — а от тебя, от всех вас? Непонятно? Тогда я тебе секрет открою, почему долго живу — поймешь. Только не буду рассказывать, что пью, что кушаю, чем дышу: у меня не в этом дело. Хотя кушаю хорошо, потому что работаю на свежем воздухе. А на свежем воздухе — потому что я сторож. Но не думай, что я такой сторож: что сторожу, то кушаю. Что я сторожу — знаешь, кто кушает? Не хочу говорить. Догадался, где я сторож? Правильно. Но если ты ко мне на работу придешь — сразу не поверишь, что кладбище. Скажешь: музей современной скульптуры.
Видишь: гранит, мрамор, бюсты, статуи. Ты немного удивлен, да? Зачем такие большие? Затем, что люди большие были.
Вот этот, видишь — в полный рост стоит. Спасенные поставили. Много людей спас. Простым бухгалтером работал. Но где люди гибнут, его зовут — он сальдо-бульдо сводит. Ревизия приходит — ничего не видит, потому что он ревизия и есть.
Теперь на этого посмотри: с шашкой наголо. Джигит! А видел бы ты, как он при жизни рубил! Вплоть до копыт — все высшим сортом. Великий рубщик нашего времени!
А как тебе этот лев? Директор зоопарка лежит. Говорят, скульптор предлагал бегемота изобразить, потому что покойный на травоядных больше имел, чем на хищниках. Но вдова на бегемота не согласилась: «Мне тяжело приходить будет, если он сам на себя будет слишком похож».
Вот тоже оригинальная скульптура. Видишь: ученый, в телескоп смотрит. Интересное происхождение образа: над его «Гастрономом» какой-то шутник первую букву от вывески отломил. Ему говорят: «Поправь, глупость получается». А он говорит: «Ничего не глупость. Я и есть астроном, потому что знаю, вокруг чего все вертится».
А это тебе что-то напоминает? Правильно, ты его в Ленинграде видел. Но здесь, конечно, копия. Конь тот же самый, но человек сидит другой. И конечно, в масштабе. Три к одному. Думаешь, чересчур? Слушай, человек в порту работал. Международные линии, понимаешь? Такое окно в Европу прорубил — Петр Первый, будем считать, форточку врезал. Вот и решай: кто из них Медный всадник?