Со вторника по четверг — новости науки и техники, трудовые будни.
В пятницу: только погода. Только хорошая.
В субботу — снова юмор. Дрессированный бегемот считает на ЭВМ. Все довольны. Пойман сом, возраст триста три года. Чувствует себя хорошо. Найден гриб, напоминающий в профиль Карлсона, живущего на крыше,— отличное настроение!
И ни-ка-ких рефлексий.
Всего нас восемь. Меня зовут Аш-два, я последняя в шеренге. А может, и первая, смотря как считать. Но первая ли, последняя ли, не имеет никакого значения: все равно я пешка. Боевая единица шахматного сражения. Как сказал поэт, «единица — вздор, единица — ноль». Нами помыкают как хотят. Фигуру сначала долго вертят в пальцах, при этом вздыхают, размышляют, покуривают. А нашего брата двигают не задумываясь. Как мне ненавистна эта белая косточка, эти надменные слоны, холеные кони, эти тупые, прущие через все поле ладьи. А ферзь?! Формально он самая важная фигура после нашего великого короля, а на самом деле — обычный бандит с большой дороги. С главной диагонали — А-один — Аш-восемь. Он бьет всех, его — никто, о каком уважении прав личности можно говорить в такой ситуации?
Чаще всего от нас требуют невыполнимого. Ну вот, пожалуйста,— меня заставляют напасть на слона. Это же смешно! Ведь он все равно отойдет, не станет связываться с малявкой... Не отошел. Растяпа. Беру слона. Не хочу, но беру. Сейчас меня долбанет конь. Уже косит глазом... Нет, не догадался. Сивый мерин ты, а не конь. Меня спешно продвигают вперед. Еще вперед. Эй-ей-ей, поосторожнее. Меня же сцапают! Защитите меня кем угодно, хотя бы соседкой Эф! Только поскорей! Вот так. Так спокойней. Привет, сивый мерин что-то сообразил, вернулся обратно и взял нас с Эф в вилку. Интересно, кого пожертвуют: меня или ее?
Меня пихают вперед. Прощай, соседка! ...Мамоньки, куда же вы меня, под ладью?! Слава богу, протопала мимо, тупица. Следующим ходом наверняка возьмет... А меня пока продвигают еще на одну клеточку. Сейчас возьмут здесь, вот на этом черном траурном квадратике... Не взяли! Ну и слабак играет против нас! Чудесно! Меня подымают, и я делаю последний шаг, вернее, прыжок— и я на крайней горизонтали!
Слушайте, со мной происходит что-то необыкновенное. Расту, да еще как! Чувствую колоссальную силу, бодрость! Петь хочется! Вопить, орать, приказывать, наказывать. Пнуть кого-нибудь под зад, чтоб полетел к чертям собачьим по всем шестидесяти четырем!!!
С новой высоты доска видна совсем по-другому, в иной, так сказать, перспективе... И наши фигуры и противника — все они теперь ниже меня, о пешках и не говорю — они где-то внизу, букашки. Позвольте, да ведь я ферзь! Определенно, ферзь! Ого-го, заслуженное превращение... Ну, теперь разберемся. Значит, это наши. Мои. Вот слон — экий неповоротливый. Ладья. Ну и дуреха! Король. Мой король. Привет, папаша! А это кто? Король? Чей? Ихний? Шах, сударь! И еще шах. Чем это вы защищаетесь? Ах пешками? А мы их цап! хлоп!.. Тихо! Что за писк? Молчать! Беру, значит, надо. Когда я была такая, как вы, нас брали и не спрашивали. Ясно?.. Мат.
Душно. Поздно. Спать, спать... Вошел в комнату, включил свет. За окном чернота ночи июльской. Весь свет включил: и верхний, и торшер, и настольную. Изучил стены, потолок. Мелкий пошел комар. Кусается, как прежний, а разглядеть трудно. На стене бить легко, но они ведь на потолок норовят. По стенам, газеткой: раз! раз! раз! По потолку, со стула, изогнувшись, с головой навзничь... Слабый удар. Ну, размаху побольше: раз! раз! раз! И раз... Семерых выбил. Как попадают? Фортка затянута марлей, марля «Дэтой» опрыскана. Мерзавцы. Еще раз осмотрел. Прислушался. Тишина. Свет выключил. Лег. Тихо, темно, душно. Простыня какая горячая. Может, ее весь день в холодильнике держать? Но хоть тихо. Даже в ушах звенит. Нет, не в ушах. Где скрывался? Все, не уснуть. Встал, включил свет. Осмотрел стены, потолок. Мебель. Никого. И тишина. Померещилось? Выключил свет. Лег. Тишина. И в тишине— тончайшая комариная песня. Ближе, ближе... Дальше... Ближе, ближе... Ладно, укуси уже, на себе прихлопну. Согласен, только не тяни... Вот так в жизни: скорее уж ударьте нас, только бы это прошло, произошло. И спать, спать...
Ближе... Дальше... Ближе... Дальше... Никак на цель не выйдет. Ну, ты, камикадзе. Давай, пикируй. Приземляйся. Вот, я простыню откинул. Все посадочные площадки предоставил. Вот лоб. Щека. Вот руки вывернул — нежными местами, где кожа потоньше — к тебе. Я жду, я согласен, садись... Сел! Лапки твои легонькие — слышу. Не торопись — потерплю. Подожду — ищи, где вкуснее. Вот, вот, тычь хоботком. Там, сям. Вот здесь, а? Здесь вкусно. Здесь тебе понравится. Не понравилось? Здесь кожа толстая? А ты бурильщик? На сдельщине? Наоборот, на повременке. Ну, ищи, где кровеносный слой ближе к поверхности. Нашел? Молодец. Давай бури. Вбуривайся давай. Вбурился? Не пойму. Вбурился... Хлоп!!! Скотина, какая реакция.
Уснуть бы, пока он нервы успокаивает. Испугался небось. Вот представить себя на его месте. Когда ладонь на него сверху падает — это с чем же сравнить? Это как если бы стена стояла в километр высотой и поперек столько же — и вдруг опрокинулась бы, полнеба затмила, и ты бежишь, бежишь, километр бежишь, и край стены за твоими пятками — бух!!! Бабах!!! Гул вселенский... Интересно, у комаров инфаркты бывают?
А еще говорим: человек — венец природы. Остальные твари вроде бы только для нас. Зверей едим, птичек едим, рыбок едим. С большой голодухи и земноводных сглотнем. А комаров едим? Нет! Они нас едят! Значит, для чего нас природа придумала, для чего развела? Комаров кормить. Венец-то мы у нее венец, на лбу у нее красуемся, а у нас на лбу — комар. Хлопни себя по лбу — нет комара. А если природа себя по лбу хлопнет? Природа тебя терпит — а ты комара терпи. Он для чего придуман? Чтобы человек не загордился. Чтобы знал свое место. В призерах, но не чемпион.
Есть куда расти, над чем работать. Совершенствуйся, преодолевай. Я совершенствуюсь, только спать, спать охота. Где он, шприц летающий? Вот, снова запел. Ну, давай. Давай, увенчивай. Увенчал. Спасибо! Начинай питаться. Проголодался, маленький? Ешь на здоровье, кушать подано. Поправляйся. Какой невесомый. Худенький какой... И долго мы так гулять будем? Что ты бродишь, как в самообслужке с подносом? Вся столовка твоя, садись где хочешь. Здесь тебе дует? Ну, я могу носом не дышать. И здесь дует? Ну, я вообще замер. Обосновался? И не торопись. Выпей, расслабься. Да не бойся, пей, не отрава. РОЭ в порядке, лейкоциты в норме — чего привередничаешь? Пей! Пей! Пьешь? Не пойму. Пьешь... Хлоп!!! Что же ты пьяным прикидывался, подлец?! Ради тебя я себе оскорбление нанес, по щеке ударил. Меня, может, с детства не били. Я отвык. Забыл, как это обидно. Ведь если вдуматься, жить-то тебе одну ночь. Вечером родился, а к рассвету уже умрешь. Первая ночь, она же последняя. Тебе бы сейчас не для меня песни петь — для девушки любимой, под гитару. Одинокий комар, совсем одинокий. Ни друзей, ни подруги. Один в душной заклеенной комнате... А говорят, якобы кусаются не комары, а кома- рихи. Да, бабы теперь злые. Все у них есть, с чего злятся? В непонятные времена живем: все есть — ничем не довольны.
Ну, где ты там? Долго тебя ждать? Что у нас за привычка? Что у людей, что у комаров. Никогда вовремя к работе не приступим. Сто лет будем планировать, а попробуем начать — этого нет, то не учли, се не подсчитали. В крови это у нас, что ли? Тогда понятно, отчего и у комаров так же. Это у них в нашей крови.
А вот и рассвет. Все. Спета твоя песенка. Кончилась твоя жизнь. А моя только начинается. В автобусе посплю, в конторе посплю... А ночью следующий прилетит. Сколько ни бей, один обязательно остается.
Снег идет, снег идет.
Хоровод снежинок за окном. Кружатся, кружатся... Почему я становлюсь таким мечтательным, когда идет снег? Таким задумчивым?
Снег идет, снег идет.
Нежно заштрихованы сумерки. Что-то просыпается во мне — печальное, неясное. Словно кто-то играет на виолончели.
Снег идет, снег идет.
Мельтешит под фонарями. Растут сугробы. Уткнувшись в воротники, спешат прохожие. А у меня тепло, пусто, тихо. Я один. Нет жены, нет детей. Горстка папиросного пепла на столе. Остывший чай в стакане. Дом мой, дом, обитель неуюта.