— А не круто берешь? — спросил Курсовкин.— Может быть, сначала поговорить с Промышлянским? Может, он перед тобой извинится?
— Дело не во мне,— ответил Опрокиднев.— Вызывая его на дуэль, я заступаюсь за поруганную честь всего института. Я как бы являюсь общественным обвинителем и, если уж говорить прямо, общественным палачом Промышлянского. Я как бы олицетворяю своим порывом лучшие черты нашего коллектива: смелость, отвагу, здоровую мстительность, умение постоять за себя.
— Закон гор говорит: такие оскорбления смываются только кровью,— с легким клекотом сказал Джазовадзе.
— О том же говорит и закон степей,— сурово произнес Аабаев.— Опрокиднев, мы сочтем за честь быть твоими секундантами в этом благородном поединке.
— Спасибо, друзья,— растроганно сказал Опрокид- нон.— Вот, возьмите эту перчатку и бросьте ее от моего имени Промышлянскому. А потом, когда он примет вызов, заберите ее обратно. Эти перчатки я приобрел в прошлом году на японской выставке, и они дороги мне как свидетельство таланта и трудолюбия японского народа и как примета крепнущих день ото дня торговых и экономических связей между нашими странами. А вас, товарищ Курсовкин, я попрошу обеспечить дуэль квалифицированной медицинской помощью и организовать врача. Жду вас у себя в отделе.
— Одну минутку, Опрокиднев,— остановил его Курсовкин.— Не уходи. Нам надо посоветоваться.
Он отвел Аабаева и Джазовадзе в сторону. Вскоре там завязался оживленный спор. Наконец стороны пришли к согласию.
— Ты только не обижайся, Опрокиднев,— сказал Курсовкин.— Мы тут посовещались и решили выставить от нашего коллектива на эту дуэль другого товарища. Товарища Эдуарда Фомича Буровина.
— Как более достойного,— добавил Джазовадзе.— Уступить место более достойному — вот высшее достоинство. Так говорит закон гор.
— А закон степей? — спросил Опрокиднев.
— То же самое говорит и закон степей,— ответил Аабаев.
— Хорошо,— сказал Опрокиднев.— Но если Буровин промахнется, я снова вызову Промышлянского и уж на этот раз пойду сам. А теперь отдайте мне обратно перчатку, пусть Буровин посылает свою.
— Не мелочись, Опрокиднев,—- сказал Курсовкин.— Пусть и твоя перчатка послужит нашему общему делу. И вообще, не думай, что мы тебя забудем. Нет, ты останешься инициатором и идейным вдохновителем этой дуэли. Уверен, что на ближайшем заседании мы выделим тебе премию.
Это несколько успокоило Опрокиднева, и он вернулся в отдел.
Вскоре его вызвал к себе Буровин.
— Понимаешь, какая штука, Опрокиднев,— сказал он.— Мне тут только что передали насчет дуэли. С удовольствием бы принял в ней самое активное участие, но абсолютно некогда. План по седьмому объекту горит, сам знаешь. Командировка на носу. Потом семинар, кружок текущей политики, да еще совещание у директора, да еще сын заболел желтухой, надо ехать в больницу. В общем, я перебрал весь отдел, и, кроме тебя, больше послать некого. Женщин, сам понимаешь, неудобно. А из мужчин ты самый свободный. Только не подумай, что я струсил. Ты ведь так не думаешь, а?
— Нет, Эдуард Фомич,— скромно ответил Опрокиднев.— Я так не думаю. И я рад, что вы оказали доверие именно мне. Скажите мне, куда и к какому времени я должен подъехать, и я пошел.
— Сегодня, в шесть вечера, на двадцать втором километре Московского шоссе. На опушке леса тебя встретят Аабаев и Джазовадзе. Они уже обо всем договорились. И пожалуйста, передай Промышлянскому мои извинения и привет.
— Передам,— заверил Опрокиднев.— И это будет последний привет из всех, полученных им в течение его жизни.
Ровно в шесть вечера Опрокиднев вышел из автобуса на двадцать втором километре.
На траве возле километрового столбика сидели секунданты.
— Промышлянский должен подойти с той стороны леса,— объяснил Джазовадзе.— Учти, в молодости он был «ворошиловским стрелком».
Они углубились в лес и долго аукали. Наконец из кустов навстречу им вышел нервный субъект с портфелем.
— Сколько можно ждать? — сердито спросил он, показывая на часы.
— Где Промышлянский? — спросил Джазовадзе.
— Откуда я знаю? — пожал плечами субъект с портфелем.— Скорее всего, у себя в кабинете. Мне приказано встретиться с вами вместо него.
— А вы знаете, в чем состоит суть встречи? — спросил Джазовадзе.
— В самых общих чертах,— ответил субъект.— Промышлянский объяснил, что у проектировщиков, то есть у вас, какие-то претензии к нам.
— У нас не претензии,— сказал Аабаев.— У нас дуэль. От нашего коллектива будет стрелять техник Опрокиднев. А вы, насколько я понимаю, будете участвовать вместо Промышлянского.
— Вот оно что,— побледнел субъект.— А я-то думаю, что за встреча на двадцать втором километре.
— В городе стрельба на открытом воздухе запрещена,— сказал Джазовадзе.— Давайте, товарищи дуэлянты, занимать рабочие места. Время не терпит.
Опрокиднев стоял на опушке осеннего леса. Солнышко усердно золотило сосны. Поблескивала паутина на кусте можжевельника. Тонко, усыпляюще жужжала какая-то мушка. Опрокиднев окинул растроганным взором простор небес и ощутил нежелание умирать в этой обстановке. Впрочем, и в любой другой тоже.
Напротив него, в двух десятках шагов, стоял субъект с портфелем. Он закрыл глаза и беззвучно шевелил губами.
— Ребята,— сказал Опрокиднев.— Посмотрите на этого гражданина. Разве он швырнул мне обратно расчет паропровода, эту поэму, сотворенную мною в соавторстве с инженером Шараруевой? Разве он бросил тень на доброе имя нашего института? Так стоит ли нам обагрять невинной кровью осенний пейзаж в районе двадцать второго километра? Нет, нет и еще раз нет,— убежденно закончил Опрокиднев.
Он перешагнул роковую черту и подошел к противнику. Они обнялись.
— Здесь, недалеко от автобусной остановки, есть закусочная,— радостно сообщил субъект с портфелем, не размыкая объятий.— Там должно быть пиво.
— А перчатка? — вспомнил Опрокиднев после третьей кружки.— Где моя перчатка?
— Понимаешь,— сказал Аабаев,— передать мы ее передали товарищу Промышлянскому, а попросить обратно было неудобно.
— Что ж,— сказал Опрокиднев,— у меня осталась еще одна. И следующему противнику я брошу ее в лицо сам.
Однажды, когда Опрокиднев сидел над расчетами паропровода высокого давления, к нему подошел профорг Курсовкин.
— Опрокиднев,— сказал он.— Идем. Ты нам нужен как опытный советчик в деликатном вопросе.
— А в чем дело? — спросил Опрокиднев, умножая четырнадцать на девятнадцать.
— Нужно выбрать кандидатуру для одного мероприятия,— объяснил Курсовкин.
Вскоре они вошли в комнату, где уже сидели члены местного комитета Аабаев, Джазовадзе и Чубарик.
— Опрокиднев,— сказал Курсовкин.— Тебе, может быть, неизвестно, что в настоящее время везде и всюду проводятся конкурсы красоты. Они называются выборами мисс. Схема движения такая. Мы выбираем мисс нашего проектного института и посылаем ее на районный конкурс. Там выбирают мисс района и посылают ее на городской конкурс. И так далее вплоть до мисс Европы и мисс Планеты.
— А какому примерно званию соответствует должность мисс Планеты? — спросил Аабаев.— Кто как думает?
— По моим прикидкам,— сказал Джазовадзе,— примерно полковнику военно-воздушных сил.
— А я считаю, никак не меньше генерального секретаря Организации Объединенных Наций,— взволнованно сказал Чубарик.
— Полковник не полковник,— сказал Курсовкин,— но заместитель директора, почему нет?
— Не знаю, не знаю,— сказал Аабаев.— Из моего ума никак не уходит строчка великого русского поэта «Летит, летит степная кобылица и мнет ковыль».
— Кобылица, товарищ Аабаев,—строго сказал Опрокиднев — это не должность. Это, скорее всего, призвание. Что касается мисс Планеты, то в первую очередь она соизмерима с игрой хоккейной команды «Спартак» в лучшие минуты ее третьего периода. Кроме того, в качестве официально зарегистрированного эталона красоты она служит на одном уровне с сигналами точного времени, время от времени испускаемыми нашими радиоузлами. И наконец, являясь носительницей на себе всего самого передового и модного, мисс Планета неосознанно управляет творческими порывами человечества, включая сюда музыку, живопись, литературу и кинематограф.