— Что разъяснить? Доказать ей каким-то образом, что рабочим зарплата не нужна?
— Если бы я не знал о вашем отношении к Марии Иннокентьевне, я бы даже обиделся — с улыбкой ответил Петрашкевич, — но тут никого нет, так что… а давайте ко мне в кабинет и зайдем, там никто нам не помешает.
— О каком таком отношении? — честно говоря, я просто удивился, и в голосе моем угрозой даже и не пахло — но Станислав Густавович несколько напрягся и смутился.
— НУ, вы опекаете ее как дочек своих… все знают. И одобряют! — добавил он несколько вызывающе, но затем продолжил уже нормальным голосом: — А зарплата рабочим нужна, только деньги не нужны. Им же на самом деле нужно то, что за деньги покупается, а это они вполне могут получить и за внутренние "волковские копейки". Разница же расчетных денег и настоящих в том, что эмиссия первых полностью в наших же руках, посему недостатка в них мы и испытывать не должны… до некоторых пределов, конечно.
— То есть как?
— Сейчас заработная плата на две трети выплачивается расчетными копейками, и оборот их составляет чуть больше месяца — потому что рабочие тут же на них приобретают в заводских магазинах еду, одежду, обувь, прочее иное. Чуть больше потому, что иногда рабочие часть расчетных копеек откладывают на покупку чего-то дорогого: мебели, велосипедов тех же. Но тут максимум что мы имеем — это задержка оборота этих сумм месяца на три.
— И это все, думаю, знают — включая и Марию Иннокентьевну…
— Конечно. Но есть товары, которые стоят еще дороже, и на них рабочие деньги копят уже настоящие. Собственно, поэтому треть окладов они и хотят получать обычными деньгами…
— Я все же не совсем понимаю вашу мысль…
— Если эти дорогие товары мы тоже станем продавать рабочим за расчетные деньги, по пониженной цене, конечно, да еще обеспечим им возможность безопасного накопления — например, в специальном "расчетном" внутреннем банке, то общий объем собственной эмиссии можно будет увеличить почти вдвое. У вас… у нас не хватает денег на заработную плату — так сами мы эти деньги фактически и напечатаем, причем с большим запасом…
— Мысль интересная… но как к этому сами рабочие отнесутся?
— А я и пришел к Марии Иннокентьевне с предложением устроить такой свой "расчетный банк" — потому что он, кроме возможности накопления должен обеспечивать и свободную конвертацию расчетных денег в настоящие. Но — только в одну сторону, и в пределах, скажем, накопительных вкладов или, при наличном обмене, в пределах трехмесячного оклада жалования…
— Тогда настоящие, как вы говорите, деньги потребуются не в кассе заводов, а в кассах банков. Какая разница?
— Если всё, что мы производим, можно будет купить за расчетные деньги, то обмен будет весьма малым. А с учетом более низких цен в магазинах компании его вообще практически не будет…
— Почему вы так думаете?
— Потому как менять деньги люди будут разве что на марки почтовые или гербовые какие. Заметные же суммы будет им выгоднее продавать сторонним людям, с приплатой — нам же потребуется только запасы товаров в магазинах поддерживать — Станислав посмотрел на меня с нарастающим удивлением. — Вы что, не знаете, что в Калуге на рынке расчетный гривенник принимают за двенадцать копеек?
— Не знаю… а почему?
— Так в заводских магазинах товар дешевле. А те же бананы и мандарины и вовсе больше нигде не продают…
Разговор закончился тем, что Станислав Густавович выдал мне изрядной толщины рукопись, в которой он подготовил обоснование "новой внутрикорпоративной экономики", в обмен получив заверения, что главбуху я все расскажу сам — и разрешение на пуск новой фабрики "в качестве экономического эксперимента". Было у меня подозрение, что одной фабрикой "эксперимент" не ограничится — ну да ему виднее, а если что-то пойдет не так, то в "секретном подвале" химического института было заныкано уже чуть больше ста миллионов рублей в металле.
Вечером я поделился удивившей меня "новостью" с Камиллой:
— Ты представляешь, он сказал, что "все знают про мое особое отношение к Марии Иннокентьевне". Все — только я один не знаю. И теперь весь из себя пребываю в сомнении: может, я действительно к ней как-то особенно отношусь?
— Они просто тебя не знают — хмыкнула моя дражайшая, — вот и удивляются. Просто ты слишком у меня добрый… Но вот Векшины все еще маленькие были, поэтому ты их просто удочерил-усыновил. А Мария Иннокентьевна даже меня на год старше, удочерить ее никак не получается, вот ты о ней и заботишься… незаметно.
— Сильно незаметно?
Камилла засмеялась в голос: