— Что с ними будет? — спросил Зимин.
— Ничего не будет. Теперь таблеток им не видать, как своих ушей.
— Почему?
— Они же психические, зачем переводить полезные лекарства на дураков? И нам повезло, конкурентов стало меньше. Понимаете, они могли замаскироваться и начать смеяться уже после покупки таблеток. И тогда бы мы не узнали их истинное лицо. Вот это было бы неприятно.
— Мне пора, — сказал Зимин, потому что говорить ему больше не хотелось. — Удачи!
— Хотел бы в свою очередь пожелать вам удачи, но не могу. Какой-то вы скользкий.
— Да, я коварный, — подтвердил Зимин.
Опять пришлось ждать такси. Зимин загрустил, он не мог понять, что его так раздражает, а потом догадался — для писателя он плохо разбирается в текущей жизни. Как правило, он привык успокаивать себя простым, но веским доводом: слишком хорошее знание обыденного мира от него не требуется. Кому сейчас нужна поднадоевшая всем реальность? Люди устали от бесконечного повторения одних и тех же политических лозунгов. И от него, как от писателя, ждут другого: не слишком заумного рассказа о несуществующем мире, в котором бы многим хотелось жить. Зимин догадывался, что умников, разбирающихся в перипетиях современной жизни, и без него достаточно. Соревноваться с ними он не собирался, ему было скучно играть в чужие игры. Жить в башне из слоновой кости было интереснее.
Но он вспомнил древний текст: «Если не понимаешь, что происходит вокруг тебя, то не сможешь поступать по совести».
И вот, пожалуйста, ему стало не хватать информации. Словно бы придуманный мир, вырвался из-под контроля своего создателя, закуролесил и стал разрушаться. Нужно было что-то придумать. Например, узнать правду у того, кто ее знает.
Зимин придумал вопрос, который следует обязательно задать тете Клаве:
— Что здесь у нас происходит, черт побери?
На этот раз Зимин захватил с собой пропуск и добрался до особняка тети Клавы без приключений.
За время поездки — полчаса, не более — Зимин успел привести свои нервы в порядок. Это было нелегко. Образ толпы-очереди показался ему настолько отвратительным, что он погрузился в грустные размышления о ближайшем будущем. По его представлениям, общество, состоящее из подобных людей, следует считать опасно больным. Зимин не считал себя способным что-то кардинально изменить, его работа — почувствовать угрозу, исходящую от толпы, а не лечить своими нравоучениями, тем более, что он не знал, как правильно поступать в подобных ситуациях.
— Молодец, что приехал, я рада, — сказала тетя Клава, открывая дверь.
— Привет! Как ты? Все в порядке?
— У тебя что-то случилось?
— Грех жаловаться. В Управлении я на хорошем счету. Отдел ненормативного чтения контракт со мной пока не разорвал. Грозятся сделать это через три месяца. Деньги сегодня заплатили в полном размере.
— Отпразднуем проявление порядочности твоих работодателей?
— Хорошая идея! Я как-то про их порядочность не сообразил. Но раз уж я здесь — будем праздновать!
— Почему у тебя глаза грустные?
— Заметила? Вот кому надо было стать писателем. Ты очень наблюдательна.
— Подожди, придет время, я еще напишу свой роман, не сомневайся. Теперь рассказывай. Ты здоров?
— Физически — да. Но грустно мне что-то, — Зимин хотел выразиться точнее, но не нашел нужных слов.
— Влюбился?
— Увы, нет.
— Что же еще с тобой могло произойти?
Пришлось рассказать обо всем, что его мучило. И про интервью фон Могилевца, и про поддакивающего ему Лобова. Про аферу с таблетками вечной молодости. О том, что разговоры о грядущем бессмертии каким-то странным образом обязательно касаются Зоны досуга. А поскольку его туда отправила любимая тетя, то и спрашивать, зачем ей это понадобилось, следует у нее. Что он и делает.
— Понимаешь, тетя Клава, последнее время я работал над новым текстом, кстати, закончил, советую прочитать. У меня не было времени и желания следить за текущими событиями. Не читал даже ленту новостей. Голова была занята другим. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что за два жалких месяца жизнь в городе изменилась невероятным образом. Будто бы злые люди перенесли меня в придуманный ими искусственный мир. Нельзя же всерьез воспринимать навязчивые разговоры о практическом бессмертии?