— О чем же Лобов хочет говорить со мной?
— Я не знаю, — шепотом сказала тетя Клава.
— Ладно. Уговорила. Останусь. Но только потому, что ты попросила. Неудобно отказывать. Уж очень хорош был твой доклад. Долго готовилась?
— Не придумывай. Если бы я готовилась, в пятнадцать минут не уложилась. Я всего лишь попыталась разбудить твое хваленое любопытство, это ближе к истине.
Возразить Зимин не смог. Пришлось ему устроиться в удобном кресле — этого нельзя было отрицать, — тетя богатая женщина и кресла у нее были хороши, специально изготовленные под нежные задницы богачей, — и начать гадать, что нового может сообщить Лобов. К немалому своему удивлению, он обнаружил, что в его фантазиях тетин друг оказался тесно связан с Ником Пратовым. Это было гадко, но чутье редко подводило Зимина.
У агентов аналитической службы Временной Коллегии по нормализации были проблемы с воображением. Они предпочитали назначать важные конспиративные встречи в странных местах. Надо полагать, что представление о действительности у них было сформировано служебной инструкцией. Но назначать встречу в музее современного искусства было неосмотрительно. Наверное, в Коллегии считали, что музей пользуется популярностью у горожан. Но это было не так. Пратов чувствовал себя неловко — в огромном зале, заполненном бесценными экспонатами, он был один. Пришлось остановиться возле столика, на зеленой поверхности которого копошились малюсенькие курочки. Пратов смущался и старался не смотреть по сторонам. Предстоящий разговор с профессором Лобовым обязательно получится гадким и утомительным, так что свою порцию отрицательных эмоций он получит и без разглядывания объектов современной культуры. Говорят, что если правильно задуматься, то можно понять, зачем на битые кирпичи приклеены зеленые квадратики. Только ему не хотелось.
Не любил Пратов встречаться с функционерами. Они казались ему скользкими и подлыми. А как еще он мог думать о людях, запретивших занятия наукой и жестко преследующих людей, не желающих подчиняться гадкому Запрету. Лобов, наверняка, не был исключением. О нем, впрочем, ничего дурного Пратов сказать не мог, но это не меняло сути дела. Ему не нравилось, что приходится не только общаться с одним из руководителей Коллегии, но и сотрудничать с ним. Вот ведь как жизнь повернулась.
Пратов не считал себя подлецом, потому что ничего подлого не совершал. Жаль, что об этом знали всего два человека: он сам и Лобов.
— Давно ждете? — Лобов подошел бесшумно.
— Вы не похожи на профессора.
— Это хорошо. Не люблю, когда меня так называют.
— Прошу прощения…
— Это не предмет для разговора.
Они замолчали, внимательно рассматривая друг друга. Равноправного сотрудничества не получалось. Лобов был работодателем, Пратов — наемным работником. Как же ему хотелось поломать складывающиеся отношения, но это было не в его силах. Наверное, Лобов имел законное право смотреть на своего собеседника сверху вниз, потому что платил деньги и обеспечивал работой. А вот Пратов хотел выжить и никакой другой полезной цели для новой встречи с функционером Коллегии придумать не мог. Так что он чувствовал себя подчиненным.
— О чем мы будем говорить? — спросил Пратов.
Есть ситуации, когда следует смириться с неизбежным. Это не поражение, а высшая целесообразность. Конечно, для того, чтобы поступить правильно, нужна мудрость и непоколебимая храбрость. Пратов считал, что обладает этими качествами в полной мере.
— Наблюдатели вас хвалили, — сказал Лобов. — Как и предполагалось, вы — умелый ученый, хотя голова ваша и забита догмами старой науки. Мы с вами сработаемся.
— Да, я занимаюсь наукой в лабораториях Коллегии. Все произошло так стремительно. Сначала вы запрещаете наши исследования, а потом внезапно оказывается, что мы уже работаем в вашем Институте.
— Что-то не так? У вас жалоба или просьба? Не хватает оборудования?
— Нет. Условия для работы созданы идеальные. Мне не понятно, зачем понадобилось запрещать науку?